Механизмы в голове
Шрифт:
Поначалу я не видела ничего — просто темный подвал. Но вскоре мои глаза привыкли к мраку, и я разглядела под решеткой что-то вроде нар и закутанные очертания лежащего человека. Я не была уверена — мужская это или женская фигура, спеленатая, точно для погребения, но вроде бы различила тусклый отблеск белокурых волос, и тут рука, не толще кости, поднялась немощно, словно стремясь к свету. Почудилось мне, или я действительно разглядела на почти прозрачной коже слабый знак — круглый, зубчатый и заключающий подобие розы?
Не надеюсь, что ужас этой минуты когда-нибудь оставит меня. Я открыла рот, но несколько секунд не могла издать ни звука. И как только почувствовала, что способна
Наконец, после долгого допроса, меня отпустили. Два стражника отвели меня на вокзал и стояли на платформе, пока меня увозил поезд. Что я еще могла поделать? В подземной камере было так темно: могу лишь уповать на то, что глаза обманули меня.
КАК ПОЙТИ В ГОРУ
перев. В. Нугатова
Я живу в низине, где всю зиму стоит туман. В доме так холодно, что, когда вечером я ложусь спать, от подушки мерзнет щека. Мне давно уже одиноко, холодно, тоскливо. Я несколько месяцев не видела солнца. Как-то утром все это вдруг стало нестерпимым. Показалось, что я больше не вынесу холода, одиночества, извечного тумана, что меня не хватит даже на час, и я решила обратиться за помощью к Покровителям. Это было отчаянное решение, однако оно наполнило меня оптимизмом. Вероятно, надевая лучшее платье и аккуратно подкрашиваясь, я нарочно обманывала себя лживыми надеждами.
В последнюю минуту, уже собираясь выйти, я вспомнила, что нужно прихватить с собой гостинец. У меня нет денег на подарок, достойный столь уважаемых людей, но, может быть, в доме есть что-нибудь подходящее? В панике я заметалась по комнатам, словно рассчитывая обнаружить ценный предмет, о существовании которого не догадывалась, обитая здесь. Разумеется, ничего не нашлось. Взгляд упал на яблоки на кухонной полке: даже в этом унылом полумраке их бока отливали желтым и красным. Я поспешно схватила тряпку и до блеска натерла четыре самых спелых. Затем выстелила корзинку чистой бумагой, положила туда яблоки и вышла. Мимоходом я подумала, что, возможно, простые фрукты побалуют нёбо, привыкшее к тепличным персикам и винограду.
Вскоре я вошла в лифт и умчалась на небеса. Слуга в белых чулках и фиолетовых бриджах проводил меня в роскошную комнату. Она располагалась высоко над туманом, на окнах висели тонкие сетчатые шторы, за которыми светило солнце, но, даже не свети оно, это не имело бы никакого значения, ведь комнату ярко освещали спрятанные лампы. Мягкий мшистый ковер на полу, обитые изысканной парчой кресла и большие диваны, прекрасные букеты в вазах в форме раковин или античных урн.
Мои Покровители еще не пришли, да я и не жаждала встречи с ними, а просто радовалась тому, что сижу в этой теплой комнате, наполненной солнцем и цветочными ароматами: казалось даже, будто в воздухе порхали бабочки. Я словно перенеслась из привычного туманного сумрака обратно в лето — очутилась в райских кущах.
Вскоре явился мой Покровитель — высокий и привлекательный, как и полагается столь важной особе. Все в нем сияло совершенством: туфли с каштановым блеском,
Дверь распахнулась, и вошла моя Покровительница. Мы оба встали и устремились ей навстречу. Она была в темно-синем бархатном платье, а на шляпке сидела яркая птичка, напоминавшая редкостную драгоценность. Шею украшало жемчужное ожерелье, холеные руки были унизаны бриллиантами. Покровительница обратилась ко мне с натянутой улыбкой, едва разжимая тонкие губы. Я робко вручила свой скромный подарок, который она любезно приняла и отложила в сторону. Мое настроение немного упало. Мы снова сели в мягкие кресла и пару минут продолжали вежливую беседу. Вдруг наступила пауза. Я поняла, что предварительный разговор окончен и пришло время изложить цель моего визита.
— Там, в тумане, я мерзну от холода и одиночества! — воскликнула я, запинаясь от волнения. — Пожалуйста, проявите доброту. Поделитесь со мной чуточкой своего тепла и солнечного света. Я больше не доставлю вам никаких хлопот.
Мои собеседники весьма многозначительно переглянулись. Я не поняла, что означали их взгляды, но мне стало не по себе. Казалось, они уже рассмотрели мою просьбу и пришли к какому-то соглашению.
Покровитель откинулся в кресле и соединил кончики длинных пальцев. Его запонки блестели, волосы отливали шелком.
— Мы должны рассмотреть этот вопрос объективно, — начал он. Его голос звучал рассудительно, беспристрастно, и в душе моей вновь проснулась надежда. Но когда Покровитель продолжил, я сообразила, что предупредительность, произведшая на меня столь благоприятное впечатление, на самом деле была лишь деталью идеального ансамбля, и полагаться на нее столь же абсурдно, как на цветок в петлице моего Покровителя. В действительности ему нельзя было доверять.
— Не подумайте, будто я обвиняю вас, — сказал он, — или выступаю в роли вашего судьи, но вы должны признать, что ваше поведение по отношению к нам в прошлом было далеко не удовлетворительным.
Он снова взглянул на мою Покровительницу, и та кивнула. Птичка на ее шляпке словно подмигнула мне блестящими слепыми глазами.
— Да, — подтвердила Покровительница, — своим дурным поведением вы причинили нам очень много хлопот и неприятностей. Вы никогда не учитывали наших желаний и во всем упрямо поступали по-своему. Лишь попав в беду, вы пришли просить нас о помощи.
— Но вы не понимаете, — я расплакалась, тут же устыдившись собственных слез. — Теперь это вопрос жизни и смерти. Пожалуйста, не припоминайте мне прошлого. Простите, если я вас обидела, но вы же ни в чем не нуждаетесь и можете позволить себе великодушие. Чего вам стоит? Если б вы только знали, как я мечтаю снова жить в лучах солнца!
Сердце мое ушло в пятки. Я впала в отчаяние, заметив, что слушатели не в силах постичь мою мольбу. Я сомневалась, что они вообще меня слышат. Они не знали, что такое туман: это слово было для них пустым звуком. Не знали, каково это — сидеть одной и тосковать в холодной комнате, куда не заглядывает солнце.
— Мы не собираемся обходиться с вами сурово, — отметил мой Покровитель, скрестив ноги. — Никто не посмеет отрицать, что мы проявляли к вам терпение и снисходительность. Мы сделаем все возможное, чтобы забыть и простить. Но вы, со своей стороны, должны пообещать, что перевернете страницу, полностью порвете со своим прошлым и откажетесь от бунтарства.