Мекленбургский дьявол
Шрифт:
Некоторое время янычарам удавалось сдерживать натиск своих врагов, тем более что к ним стали подходить резервы, но было уже поздно. Русским пушкам удалось выполнить свою задачу и через разбитые ворота уже входили солдаты фон Гершова и бородатые стрельцы.
— Город наш! — осклабился обычно невозмутимый Кароль.
— Не кажи гоп, — отозвался я, пришпорив Лизетту.
— Пушки на передки и за мной! Рожков, держись рядом!
Горячая кобылка сорвалась с места, будто только этого и ждала, и полетела вперед, словно на крыльях. В какую-то минуту мы домчались до ворот
За мной тут же поскакали телохранители и казаки, успевшие стянуть своих всадников к царской ставке. Несколько янычар и стражников-азабов[1] попытались встретить нас выстрелами из ружей и луков, но конная лава смела их жалкие попытки сопротивления.
— Показывай, где тут дворец паши и казармы!
— Прямиком по улице, государь.
— Вперед!
Вихрем промчавшись по улице и изрядно опередив наступающую пехоту, мы вырвались на небольшую площадь, в центре которой стоял явно мраморный фонтан. Окружавшие меня всадники без жалости рубили всех, кто имел неосторожность высунуть голову на улицу, и мы, не останавливаясь, ехали дальше.
Но не успели мы углубиться в следующий квартал, как из большого каменного здания нам навстречу высыпала изрядная толпа вояк с копьями и турецкими ружьями. Дистанция до них оставалась приличной, одним махом не преодолеть.
— Стоять! Назад! Отходим на площадь. Рожков, что там такое?
— Это жилище янычар, государь.
— Ясно. Где пушки? Срочно мне их сюда! Десятку спешиться, завяжите с ними перестрелку!
В считанные минуты, громыхая копытами некованых коней, и железными ободами больших колес появилась батарея. Не так и отстали они от нас.
— Пушки с передков, картечью заряжай на прямой выстрел! Огонь!
Грянуло! Сотни чугунных шаров, гудя разворошенным осиным ульем полетели вдоль по улице, сметая все на своем пути, оставляя исковерканные, окровавленные тела.
— Твою дивизию! — только и смог выговорить я, глядя на это зрелище.
— Можно идти дальше, — бесстрастно заметил Михальский.
Все это время литвин ни на шаг не отставал от меня. Стоило какому-нибудь отчаянному турку или татарину кинуться мне наперерез, бывший лисовчик тут же рубил его своей корабелой, если появлялись вражеские стрелки, его люди тут же осыпали их градом стрел, а если бы понадобилось прикрыть меня своим телом, уверен, он, не задумываясь, сделал это.
— Вперед! — крикнул я, и снова ударил Лизетту шпорами.
Наконец, мы оказались перед главной цитаделью. Как и в других городах Причерноморья, прежде это был генуэзский замок, а до того, возможно, и античный город, вокруг которого в более поздние времена османы возвели свои постройки. Ворота, как и следовало ожидать, были закрыты, а перед ними толпились местные обыватели, успевшие выскочить из своих домов и пытавшиеся укрыться внутри замка.
Но напрасно плакали женщины и дети, вздымая руки к застывшему, как изваяние, на стене здешнему наместнику-мирливе[2]. Никто и не подумал открыть для них ворота, и теперь эти люди оказались беззащитными передо мной и моими воинами. Напротив, со стен раздались выстрелы, от которых несчастные тут
— Государь, вам следует отойти, — мрачно буркнул Корнилий, выехав вперед, чтобы заслонить меня от возможного обстрела.
— К черту! — отозвался я. — Где пушки?
— Они целят в ваше величество, — сделал еще одну попытку уговорить меня телохранитель.
В этот момент, как будто подтверждая его слова, рядом с нами в землю воткнулась стрела.
— Вот сукины дети! — выругался я, успокаивая лошадь.
Несмотря на то, что Лизетту явно не приучали к звукам выстрелов, она держалась на удивление не плохо, но вот свистевшие то тут, то там стрелы ее явно раздражали.
— Тише-тише, девочка, — приговаривал я, поглаживая по красиво изогнутой шее благородного животного. — Скоро все кончится, и я напою тебя самой чистой водой в этом проклятом гадюшнике, а потом велю насыпать отборнейшего овса…
Наконец, батарея снова догнала нас, и артиллеристы уже не дожидаясь команды принялись отцеплять свои пушки от постромок и разворачивать их в сторону вражеской цитадели.
— Огнеприпасов много еще? — осведомился я у командира.
— Шесть выстрелов, — отрапортовал тот, приложив два пальца к широкополой на иноземный манер шляпе.
— На орудие? — на всякий случай уточнил я.
— Всего, — бесхитростно отозвался тот.
— Черт! — снова помянул я нечистого.
— Это не так уж страшно, — поспешил успокоить меня артиллерист. — Порох в крепости найдется. Ядра соберем, картечь можно сделать и каменную.
— Кстати, ядра есть? — ухватил я главное из его речи.
— Два!
— Отлично. Что хочешь делай, но чтобы выбил мне ворота! Сделаешь — озолочу, не сделаешь — не взыщи!
— А если они их завалили с той стороны? — сглотнул слюну канонир.
— Ты бы поторопился, не то и впрямь завалят, — посоветовал я ему.
Офицер снова перекрестился, скинул с головы шляпу и приник к прицелу единорога.
— Полуторным, нет, двойным зарядом заряжайте! — велел он подчиненным.
— Разорвет, Матвей Егорович, — осторожно возразил ему кто-то из прислуги.
— Заряжай, говорю! — повысил голос командир. — Я за все ответчик!
Скоро все было готово для выстрела и Егорыч, велел всем отойти сам вжал фитиль в затравку. Орудие в последний раз видевшая столько пороха на испытаниях выпалило и откатилось назад, влупил ядро в правую створку ворот, выбив из неё целую тучу щепок.
— Заряжай! — дрожащим голосом приказал артиллерист.
— Обычным?
— Двойным, я сказал!
Но, судя по всему, и одного метко пущенного ядра оказалось довольно. Над воротной башней замахали белой тряпкой, показывая, что не желают более проливать кровь и готовы пойти на переговоры.
— Фух, — шумно выдохнул я. — позовите кого-нибудь, кто по-ихнему понимает.
— Так здесь я, — осторожно заметил Рожков.
— Вот и славно. Пойди, поинтересуйся, чего хотят. Обещай всем сохранение жизни. Если свободного пропуска попросят, то можно… только сразу не соглашайся. Скажи, мол, царь тут и он все решает.