Мелкий снег (Снежный пейзаж)
Шрифт:
— Того и гляди, начнётся война. Какой же отчаянной нужно быть, чтобы вот так, одной, отправиться в Европу! И «бабуся» не побоялась её отпустить.
— Катерина немало повидала на своём веку: Россия, Шанхай, Япония. А теперь её ждут Германия и Англия.
— «Бабуся», при её нелюбви к Англии, вряд ли одобряет эту поездку.
— Она сказала мне так: «Мы с Катериной постоянно ссоримся. Зачем же мне горевать? Я радуюсь!»
Давно уже Таэко не потешала своих близких передразниванием «бабуси». Только что всё они имели возможность услышать нечто подобное из уст самой «бабуси» и теперь громко смеялись прямо на улице.
30
— А Катерина изменилась — похорошела, стала более женственной. Прежде она не казалась мне
— Всё дело в косметике. И потом, сегодня она была одета особенно элегантно.
— Сатико права, — согласилась Таэко. — Встретив «Юдофу», Катерина стала краситься более ярко, и это ей к лицу. О, она весьма уверена в себе, «Вот увидите, Таэко-сан, — сказала она мне, — я найду себе в Европе богатого мужа».
— Раз она ставит себе такую цель, значит, её финансовые дела обстоят не лучшим образом.
— У неё есть некоторая сумма на первое время, а позже, если понадобится, она сможет устроиться в какой-нибудь госпиталь сестрой милосердия, как когда-то в Шанхае.
— А с «Юдофу», как видно, покончено теперь навсегда…
— Похоже, что так.
— Хорошо ещё, что он напоследок соблаговолил написать рекомендательное письмо сестре. Вы обратили внимание, как он раза два махнул Катерине ручкой и тут же удалился с пристани?
— Да, японец никогда так себя не повёл бы.
— Если бы так поступил японец, его следовало бы называть не «Юдофу», а «Судофу» — «Прокисший тофу», — сострил Тэйноскэ.
— Кажется, я встречала это имя в каком-то французском романе, — сказала Сатико, не поняв, шутки.
— Наверное, у Ференца Мольнара, [80] — лукаво подсказал Тэйноскэ.
В тесном ресторанчике за изогнутой в форме буквы «Г» стойкой могло уместиться человек десять, не больше. С появлением Тэйноскэ и его спутниц не осталось ни единого свободного места. Рядом с ними сидел какой-то пожилой человек, скорее всего биржевой маклер с соседней улицы, с двумя своими подчинёнными, а у противоположного конца стойки расположились две молоденькие гейши и ещё одна, постарше. Между стульями и стеной оставался такой узенький проход, что протиснуться в глубь помещения было не так-то просто.
80
Ференц Мольнар(1876–1952) — австро-венгерский писатель (драматург и прозаик). Творчество Мольнара было популярно в конце XIX — нач. XX в. После оккупации Австрии гитлеровской Германией эмигрировал в США.
То и дело раздвигалась входная дверь, и очередной посетитель, заглянув внутрь, робко, даже заискивающе, спрашивал, не найдётся ли местечка и для него, но старичок-хозяин лишь недовольно фыркал в ответ, как бы желая сказать: «Неужели не видно, что и без вас тут негде повернуться?» Подобно большинству держателей таких заведений, он не считал нужным лебезить перед своими клиентами.
Человек со стороны мог попасть к Ёхэю только по счастливой случайности, да и то лишь в часы затишья, когда посетителей бывало не слишком много. Даже постоянным клиентам приходилось договариваться с ним по телефону заранее, но стоило им задержаться хотя бы на четверть часа, как хозяин либо совсем выпроваживал их, либо предупреждал, что придётся подождать этак с часок.
Заведение Ёхэя специализировалось на приготовлении суси. Своему искусству он обучался в Токио у владельца известного в своё время, но ныне уже не существующего ресторанчика. Однако, будучи уроженцем Кобэ, Ёхэй далеко не во всём следовал рецептам своего учителя и старался учитывать вкусы своих земляков. Он, например, не признавал жёлтого токийского уксуса и использовал только местный, белый, а обычному соевому соусу, который
Таэко давно знала Ёхэя — собственно говоря, она его и «открыла». Имея обыкновение обедать и ужинать на стороне, она была на редкость хорошо осведомлена о том, где в Кобэ можно вкусно поесть. Заведение Ёхэя она облюбовала ещё в ту пору, когда оно находилось в переулочке против здания биржи и занимало ещё более скромное помещение, чем сейчас, а потом уже привела туда сестёр и зятя. Описывая домочадцам старика-хозяина, Таэко говорила, что внешность у него точь-в-точь как на иллюстрациях к какой-нибудь книге ужасов: этакий коротышка, с непропорционально большой головой, — и изображала, как он рычит на докучливых посетителей и с каким ожесточением орудует своим ножом. Впервые увидев Ёхэя, Тэйноскэ с женой чуть не прыснули — настолько точным оказалось описание.
Обычно, усадив посетителей перед собой, Ёхэй спрашивал, что для них приготовить, но, выслушав их пожелания, делал всё по-своему. Для начала он брал окуня и, отрезав необходимое количество ломтиков, подавал каждому суси с окунем. После этого шли суси с креветками, потом — с камбалой. Перед тем, как потчевать гостя очередным блюдом, он должен был убедиться, что его тарелка пуста. В противном случае он хмурился и бурчал: «Вон сколько у вас ещё осталось». Меню у Ёхэя время от времени менялось, но суси с окунем и креветками можно было спросить у него в любое время. Если же какой-нибудь неискушённый посетитель имел неосторожность спросить для себя тунца, Ёхэй награждал его взглядом, полным глубочайшего презрения. Более того, он сдабривал его суси таким количеством хрена «васаби», что бедняга вскакивал, точно ужаленный, из глаз у него фонтанами били слёзы, а Ёхэй с наслаждением наблюдал эту сцену.
Сатико, больше всего любившая морского окуня, с первого же раза по достоинству оценила заведение Ёхэя и частенько туда наведывалась.
С не меньшим удовольствием приходила сюда и Юкико. Без особого преувеличения можно сказать, что маленький ресторанчик Ёхэя был частичкой той притягательной силы, которая неотвратимо влекла её из Токио в родной Кансай. Она постоянно вспоминала милый её сердцу дом в Асии и его обитателей, но время от времени перед её мысленным взором возникала и колоритная фигура старика Ёхэя, с его неизменным ножом и подпрыгивающими на деревянной доске креветками. При том, что Юкико обычно отдавала предпочтение европейской кухне, после трёх-четырёх месяцев пребывания в Токио окунь из Акаси начинал казаться ей самым вкусным лакомством на свете.
В силу каких-то не вполне ясных даже ей самой ассоциаций нежно-белые, отливающие жемчужным блеском ломтики рыбы соединялись в её сознании с обликом родных мест, с домом в Асии.
Тэйноскэ догадывался, что поход к «Ёхэю» способен доставить Юкико большую радость, и когда она приезжала к ним погостить, он считал своим долгом непременно раз или два повести её туда обедать.
Как правило, он садился у стойки между женой и Юкико и следил за тем, чтобы чарки его спутниц не оставались пустыми.