Мелькнул чулок
Шрифт:
Энни навещала Бет Холланд, ездила за покупками с Элейн де Гро, обедала с Нормой Крейн и ее внучками и пыталась отвлечься от беспокойных мыслей. Но ничего не помогало. Дни тянулись бесконечной серой лентой.
Зато по вечерам ей словно бросали спасательный круг: звонил телефон, и голос Эрика окутывал ее. Он был на съемках в Нью-Мехико, но звонил каждый вечер, его ободряющие слова были единственным транквилизатором, могущим пролить бальзам на ее раны и поднять утомленный дух.
Приезжая в Голливуд, Эрик любил удивлять Энни, появляясь в тот момент, когда она меньше всего ожидала его; бесшумно подкатывал,
– Вас подвезти, леди?
Иногда Энни находила в почтовом ящике шутливую записку с просьбой о свидании или приглашение разделить заманчивое приключение, неизменно приносившее столько радости.
И были драгоценные ночи, когда Эрик появлялся поздно, а в глазах горел неутомимый голод, от которого по спине Энни бежала дрожь предвкушения.
Она деланно сердитым тоном выговаривала ему за поздний приход.
– Что ты здесь делаешь, Эрик? Неужели никогда не спишь? Ты загонишь себя в могилу!
Но теплая ладонь сжимала ее пальцы с мягкой настойчивостью, и Энни отправлялась с ним путешествовать через темные холмы, сгорая от желания. Когда они оказывались в его доме, вздохи девушки зажигали в нем ответный огонь, и Эрик нес ее в постель. Его поцелуи заставляли забывать о враждебном мире, уносили прочь тоску и одиночество, а образ смеющегося Эрика царил в ее сердце.
Эрик настаивал, чтобы Энни взяла ключ от его дома. Но ключ был не нужен ей – Энни боялась всякого вмешательства в личную жизнь Эрика. Ему удалось уговорить ее только оставаться иногда на несколько дней или уик-энд.
Бывали моменты, когда она оставалась одна в просторных комнатах, зная, что через несколько секунд появится Эрик и подойдет к ней. Уединение заставляло Энни желать Эрика еще сильнее, отдаваясь нимфоподобным инстинктам. Она срывала с себя одежду, лишь заслышав его шаги.
Он сжимал в объятиях обнаженное тело, целовал шелковистую кожу, омытую свечением ночного неба, пробуждал к жизни нежную плоть.
Утолив страсть, Энни любила сидеть голая перед Эриком, долго молча зачарованно глядя на него, чувствуя, как его глаза проникают в душу, исследуют самые дальние уголки, совсем как руки, ласкавшие ее всего несколько минут назад.
Энни рассматривала свое отражение в этих глаза, сверкающих, таинственных, скрывающих сложные оттенки настроений. Энни хотела бы навсегда безвозвратно потеряться в этих глубинах.
Эрик был подобен хамелеону, некоему тысячеликому созданию, имеющему множество форм, неожиданных, непредсказуемых, и в этом был секрет невероятной его сексапильности в жизни. И на экране Шейн был почти болезненно доверчив и открыт в своей уязвимости, но в то же время никто не мог сказать, что хорошо его знает. Юмор, доброта и бесконечная мука боролись за владычество в этих сверкающих, словно драгоценные камни, глазах… боролись и не могли победить.
Поэтому Энни молча протягивала руки и чувствовала, как Эрик ласкает ее взглядом, шутит, задает вопросы, отвечает, поддразнивая, и все молча, без слов.
Энни, подчиняясь магии тишины, обводила взглядом его богоподобное тело – от прямых плеч и широкой груди до сильных бицепсов и предплечий к длинным гибким пальцам, от кустика жестких волос внизу живота до драгоценного места между ног, где средоточие его мужественности покоилось в густых завитках словно дремлющий хищный зверь, готовый каждую секунду пробудиться к жизни, мгновенно обретя поразительную силу и способность брать, завоевывать, будить неутомимое пламя в теле женщины. Уже сейчас под ее взглядом он вздрогнул, зашевелился, сильные руки, обнимавшие Энни, вновь притянули ее к себе, их прикосновение – будто магнит, слишком манящий, чтобы противиться хотя бы на мгновение. Забыв обо всем, кроме потрясшего ее невыразимого наслаждения, Энни целовала Эрика, густые волосы окутали их лица темным покрывалом, а тело вновь горело жаждой ощутить волшебство его прикосновения, отдаться до конца.
Эрик был так же ненасытен в желании обладать ее телом, как и в стремлении узнать о прошлом Энни, ее воззрениях на жизнь, идеях и планах. И уже через несколько недель после начала их связи Энни чувствовала себя так, словно он проникал во все уголки ее индивидуальности и вбирал ее в себя. Эрик так прекрасно умел слушать, что Энни постепенно стала бояться его суждений о ней. Она считала себя слишком поверхностной для него и как-то высказала это Эрику.
Тот удивленно рассмеялся.
– Об этом тебе меньше всего стоит волноваться, – заверил он. – Ты очень серьезный, глубокий человек, Энни, гораздо многограннее, чем сама думаешь. И в этом кроется секрет твоего таланта.
– Какого таланта? – с горечью спросила Энни. – Быть объектом газетных сплетен?
Эрик серьезно покачал головой.
– Я скажу все, что думаю. Ты слишком добра и порядочна, чтобы обладать присущими Лайне жаждой власти и эгоизмом, однако все-таки сумела возродить ее к жизни, потому что была достаточно храбра, чтобы отыскать ее в себе и выпустить на волю ради Дэймона. А для этого необходим талант и нечто большее, чем талант – именно таким качеством и должен обладать истинный актер.
Энни благодарно улыбнулась. Она не стала ничего говорить Эрику о том, что терзало ее с тех пор, как студия обнародовала ее настоящее имя – Лайна, со злорадным удовольствием отождествляя ее с экранной героиней.
И когда расспросы Эрика о прошлом возвращали мысли Энни к Гарри Хэвиленду к ее юности, девушка вспоминала таинственную Элис Хэвиленд и снимки, найденные на чердаке, – снимки, наполнившие душу столь безрассудным страхом, что она в панике убежала.
А неотступно мучил Энни один вопрос: не могло ли так случиться, что омерзительные намеки прессы имели под собой какое-то основание? Неужели то древнее дьявольское зло, проглядывавшее в лице матери, гнездится в душе Энни и находит выход в ожившей на экране Лайне?
Но Энни не хотела обременять Эрика своими тревожными мыслями. Хватит и того, что в слухах и сплетнях об их связи было зерно истины. Разве не правы были репортеры, утверждая, что Эрик ее любовник? И пусть их отношения начались после съемок «Полночного часа» – что это может изменить?!
Она пыталась собрать всю свою волю и отогнать угрызения совести, она пыталась ненавидеть своих врагов, а не винить себя. Она знала, что не сделала ничего дурного, и если бы нужно было пройти этот путь еще раз, повторила бы его. Тем более она бы, благодарение Богу, еще раз приняла приглашение Эрика и пошла бы на свидание, с которого и начались эти волшебные минуты соединения.