Мелькнул чулок
Шрифт:
«ПОЛНОЧНЫЙ ЧАС» Картина началась.
Энни поразила жалобная тихая музыка, сочиненная Рисом и оркестрованная Кэнджи Нишимурой, блестящим молодым композитором. Она мрачным эхом звучала над темными, резными силуэтами магнолий и дубов, с ветвей которых свисали длинные бороды мха.
Энни читала знакомые имена актеров и членов съемочной группы: Эйлин Малер, Джерри Фолковски, Элейн де Гро, Энди Ричи. Впервые в жизни за печатными буквами она смогла увидеть знакомые лица людей, с которыми трудилась бок о бок.
На экран выплыло имя
На экране был Терри, возвращавшийся с вокзала в отчий дом по узким дорожкам и грязным тропинкам. Он нес единственный чемодан и шагал бодро, но неспешно. Но тут на пути возникла роковая судьба в образе Лайны на велосипеде, простое платьице обтягивало упругое, рано развившееся тело. Едва не столкнувшись с Терри, она улыбнулась и заговорила с ним.
С этого момента сердце Энни куда-то провалилось, стало трудно дышать.
Она слушала диалог словно в бреду. Голос звучал ужасно скованно, деревянно, словно мелодию Моцарта исполнял дилетант на десятидолларовой скрипке. Акцент казался деланным, речь вымученной. Она ненавидела свое лицо, глаза, мимику. Каждое движение тела и рук казалось нескладным.
К этому моменту руки Энни повлажнели, а голова пошла кругом. Она ощущала крепкое пожатие пальцев Эрика. Пытается рассеять ее беспочвенные страхи или утешить, приглушить боль стыда?
Через некоторое время какой-то человек встал и вышел из зала. Его примеру последовала супружеская пара постарше; муж, заботливо поддерживая жену под руку, вел ее по проходу.
Кто-то кашлянул. Наступила мучительная тишина. Энни подумала, что сейчас умрет. Фильм медленно, мучительно медленно двигался к ужасному концу.
Энни осмеливалась глядеть на экран, только если сама не была в кадре. Когда же появлялась ее героиня, девушка искоса краем глаза наблюдала за происходящим.
Игра Эрика, воплотившего образ человека, почти намеренно позволявшего Лайне уничтожить себя, поглотить, свергнуть в бездну, завораживала зрителей. Его жесты, взгляды были пластичны, выразительны, полны мрачных предчувствий. Никогда еще он не был так великолепен!
Теперь только Энни могла увидеть результаты бескорыстных усилий Эрика помочь ей внести новые штрихи в картину.
В одной из главных сцен, где они занимались любовью, в кадре оказывался Терри, полулежавший на кровати, пока на заднем плане Лайна ходила по спальне в одном лифчике и трусиках. Эрик, против воли режиссера, настоял на том, чтобы его лицо было не в фокусе, на противоположной стороне установили зеркало, и Лайна, самозабвенно любующаяся собой, оказалась в центре всей сцены.
Дэймон и Марк согласились и отсняли сцену, как хотел Эрик. Но оказалось, что размытое изображение Терри, благодаря блестящей игре Эрика, придавало происходящему оттенок неприкрытого трагизма. Даже находясь не в фокусе, он смог передать всепоглощающую одержимость и сломленный дух Терри. В самой неподвижности, делавшей его похожим на труп, и в фигуре Лайны, его убийцы, удовлетворенной своей работой, целиком поглощенной собственной красотой, словно в капле воды отражалась драма Терри.
Фильм продолжался. «Полночный час» снова и снова поражал Энни мощью и блеском. Только собственная игра убивала ее: девушка находила недостатки в каждой сцене, где появлялась.
Когда фильм закончился, аплодисменты были вежливыми, но сдержанными. Энни не осмеливалась даже оценивать эту реакцию.
Она стояла с Эриком в темном углу и наблюдала за идущими к выходу людьми. Они выглядели подавленными.
«И неудивительно, – подумала Энни. – Мрачная трагедия Дэймона все еще преследует их».
Многие из зрителей брали карточки для отзывов, писали что-то и бросали в ящики, предоставленные для этой цели студией. Энни боялась даже подумать о том, что в них написано.
Зал опустел, и Эрик увел ее домой. Энни цеплялась за него; ночной ветер свистел в ушах, пока они мчались на мотоцикле по бульвару Сансет к шоссе, ведущему на Малибу. Когда они оказались у его дома, Энни не хватило мужества заговорить первой.
– Ну? – спросил он, закрывая ворота. – Не мучай меня. Что ты думаешь?
Энни попыталась что-то сказать, но не смогла. Слова не шли с языка.
– Неужели я так плох? – допытывался Эрик.
– Ты? – закричала она, громко засмеявшись, чтобы скрыть, как страдает. – О, Эрик, как ты можешь?! Спрашивать об этом меня?!
Эрик, окончательно сбитый с толку, молча глядел на нее со смешанным выражением недоумения и боли.
– Ну же, – пробормотал он наконец. – Ты можешь позволить себе быть великодушной. Ты была просто великолепна. Совсем затмила меня, как я и говорил. Два часа держала их в напряжении. Не молчи же, Энни. Действительно я так ужасно играл?
– О, я люблю тебя! – вырвалось у Энни, она бросилась на шею Эрику, ошеломленная его добротой. Она и не пыталась допытываться, искренен ли он. – Я так люблю тебя!
Эрик нежно гладил ее по плечу, понимая, что с ней происходит, и готовый поддержать, пока самое худшее не будет кончено.
Через минуту Энни возьмет себя в руки и скажет, как нечеловечески прекрасен он был в этой сложной и ответственной роли, и что она проведет остаток жизни, благодаря свою счастливую звезду за подаренную радость работы вместе с ним.
Но пока Энни могла только льнуть к Эрику, тонкие пальцы притягивали его все ближе, лицо, спрятанное на груди, покрыто слезами, а в ушах все еще звучало замирающее эхо трех слов, которые только что сорвались с губ и, несмотря на все опасения и сдержанность Энни, нашли путь к свободе.
Глава XI
На следующее утро Энни проснулась в объятиях Эрика. В доме было прохладно и тихо. Приглушенный шум прибоя только усиливал впечатление безмятежного, совершенного покоя.