Мелочь
Шрифт:
Сквозь жуткий треск улица вращалась по кругу. Едва убедив себя, что ему это только кажется, Анте тут же наткнулся на лязгающие человеческие фигуры. Минутку. Ничего подобного. Люди не умеют лязгать сами собой.
Странствия и увесистый рюкзак закалили его тело, но это не помогло. Всё здесь было странно, и всё превращало прохожего в легкоатлета. Причудливые улочки вытягивались в высокие лесенки, лесенки — в эскалаторы и карусели, дома то терялись далеко внизу, то вдруг вырастали до башен. Улица мигала сотнями цветных вывесок, точно город оделся в цирковой костюм. И даже тротуары походили
Яма на пути Анте словно бы стала ещё шире и с жадностью поглотила его ногу. Нога Анте подвернулась, а "несчастливая" среда наконец оправдала своё название. В глазах потемнело от боли, но Анте продолжал бежать. Он больше не пытался запомнить дорогу после того, как вместо садовой ограды, через которую он едва перемахнул, позади оказалась витрина булочной.
— Да… стой же… ты… — протянув руку, музыкант почти царапнул ногтями по родным, дорогим сердцу струнам.
Но он так и не смог схватить гитару. Уна обречённо уплывала прочь. Жёлтые фонарики испуганно мелькнули из-за грифа. Кто-то позади сердито закричал. Взвыла сирена. Анте рванул вперёд со всех ног, перескочил через ограждение следом за девочкой, а потом обнаружил, что бежит прямо по воздуху…
Всю жизнь он считал, что не боится ничего. А оказалось, боится высоты. И оказалось это ровно тогда, когда ему ни за что на свете нельзя было этой высоты бояться.
Лязг и грохот слились в далёкое урчание. Гигантский город превратился в миниатюрный часовой механизм под его ногами, и у Анте, стоящего в пустоте неба, затряслись поджилки.
Помогите, — подумал Анте.
— Не шевелись, — словно бы ответила ему девочка-Фенёк.
В этот момент мимо его уха просвистел поток пламени. Анте решил, что остался без волос. А ещё ему очень захотелось жить.
— Что… я-где… чёрт-взьми?! — брякнул он в ужасе.
Вместо ответа глаза-фонарики красноречиво указали вниз. Они оба стояли на стекле, летящем по воздуху мало кому ведомым путём. А снизу, почти неразличимый на такой высоте, в них целился взвод стрелков. Кому Анте успел насолить, он не знал.
Вдруг девочка стремительно засеменила вдаль по стеклу.
— Стой!..
— Не отставай ни на шаг.
…
— Ни на шаг.
Он поспешил следом, чтоб чудом преодолеть стеклянный мост, нырнуть в очередной лабиринт домов, оказаться на старой крыше, в подвале, прокатиться с горки до мусорной кучи посреди площади, и наконец очутиться у старого заплесневевшего переулка на берегу великолепной мраморной набережной. Сирена всё не смолкала, но едва за ними закрылась тяжёлая, обитая сталью дверь жилища, стало тихо и спокойно.
Это была не совсем тишина. Из плотного, урчащего моторчиками гула послышался недоверчивый женский голос:
— Мелочь, это ты? Где запропастилась? — а потом шёпот: — Почему две пары?..
— Всё па-а-ад контролем. Я тебе кое-что принесла! — хихикнула девочка, и не успел Анте опомниться, как его драгоценная гитара опять побежала прямо через коридор — туда, откуда лился тусклый оранжевый свет.
"Это моя гитара!.." — хотел, было, возмутиться он, но тут комната затряслась и, возможно, даже, задвигалась…
Анте поспешил сесть на пол. Вовремя, потому что нога разболелась пуще прежнего.
— У-ух! Беспроводка!
— Не ругайся, — строго сказал голос ей в ответ.
В полумраке послышалась возня. Тяжёлый инструмент, видимо, гаечный ключ, с глухим лязгом упал в кучу хлама. Из глубины коридора в ореоле пыльного оранжевого света показалась хмурая "валькирия" в перепачканном машинным маслом комбинезоне. Опасливо сузились жёлтые фонарики — точно такие же, как и у девочки-фенька. И тут девушка заметила гитару:
— Гнуть твою шестерёнку…
— Не ругайся, — передразнила её малышка и расхохоталась.
А потом валькирия увидела Анте, сидящего на полу. Он бы предпочёл, чтобы она не смотрела не него вот так, потому что в руке её был винтажный револьвер, из дула которого выглядывал язычок пламени. Подняв руки, Анте сразу "сдался".
Но, кажется, она не распознала в нём никакой опасности, — за что Анте стало даже немного обидно. И пока его мужское самолюбие недовольно возилось в лёгких, требуя проявить храбрость, валькирия мрачнее тучи нависла над девочкой.
— Ты тащила её через весь город?! Мел, ты с ума сошла?
— Да стражники её даже не узнали! Они гитару первый раз в жизни видят.
— Мел!
— Кина! Ну посмотри, какая она! Настоящая. Как ты хотела.
— Я не имела в виду чужую гитару…
— …Мою гитару, — наконец посмел заикнуться Анте.
— Не таким способом, — валькирия по имени Кина пропустила его слова мимо ушей. — Ты же моя сестра, я должна о тебе заботиться. А из-за тебя детали вечно не на месте!
Тут коридор снова тряхнуло. Анте с непривычки приложился головой о стену и уже почти лежал.
— Паять-коротить!
— Не ругайся.
— Ох, Мелочь…
Анте почему-то стало совестно, словно это он заставил девочку стащить у себя гитару. Из-за револьвера он был не против, что его не замечают, но была бы Уна в его руках, Анте без усилий привлёк бы к себе внимание…
Сидя на полу, он мечтал только о том, чтобы стащить ботинки и слить из них наконец болотистую воду. Но шататься без приглашения по чужому дому… чужой мастерской… нет, всё же дому… в поисках ванной было невежливо, и он уставился на дырявую медную сферу среди странных приборов на столике. Сфера походила на какой-то мудрёный астрономический прибор (впоследствии она оказалась заварочным чайником).
— Мел, стража не настолько глупа. А если бы тебя поймали? Если бы пришли сюда? Что бы ты делала… одна?
Мел попыталась возразить сестре, но… Послышался тихий трогательный вздох разочарования. Нижняя губа её задрожала, и вот уже глаза на мокром месте. Обняв Уну маленькими чумазыми ручками, Мел залила инструмент водопадом слёз.
Анте испытывал непознанный доселе коктейль чувств. С одной стороны, он был бы рад, если бы на Уну никто не плакал (кроме него). При этом Мел ещё и гитару держала неправильно. Дека вся в отпечатках пальцев — больно смотреть. С другой стороны, внутри него родилась странная симпатия и даже нежность к этой девочке-воришке. В общем, гитару он забрать не рискнул, переживая, что Мел и вовсе перейдёт на ультразвук.