Меловой крест
Шрифт:
Алекс рекомендовал мне на расстоянии сглазить Юрка, чтобы навсегда вышибить из него белую горячку. Я выразил серьезные опасения. Я сказал, что усилия, которые мне придется на это потратить, могут, я допускаю, заставить Землю крутиться в обратную сторону, но на горячку Юрка их может не хватить.
Я советовал Алексу совершить пробный полет над площадью Сан-Марко. Это привлечет толпы зевак. Потом примчатся телевизионщики, и все: всемирная слава в кармане.
Алекс поморщился. Он был против дешевой рекламы. И потом, сказал
Далеко за полночь мы покинули гостеприимный бар и, поплутав по улочкам, разбрелись по своим отелям.
…Утром, проснувшись, я долго лежал с закрытыми глазами, слыша, как мне казалось, рядом легкое дыхание Дины.
Мое воображение приятно тревожили открывающиеся возможности. Подумать только, я могу запросто распоряжаться жизнями тысяч и тысяч людей!
Но, похоже, правильно говорила Дина: и у меня и у Алекса воображение ни к черту. Я не знал, как смогу воспользоваться своим даром. И имею ли моральное право распоряжаться чужими жизнями? Не дело это человека, даже если он полководец или император. А что говорить обо мне?
Кто я такой, чтобы отправлять по собственному капризу человека в ту сторону, которую я ему изберу? Я что, Всевышний? Могу ли я, в угоду своим страстям, кого-то отодвинуть и занять его место? Кто управляет везением? Удачей? Случаем? Я хочу взять это на себя? Нарушить мировую гармонию, которая мне, видите ли, представляется беспорядком, анархией и абсурдом?
Когда накануне в баре я говорил о заветном своем желании, я не был искренен.
Я ведь художник. И всегда хотел быть художником.
Я сознавал, что не менее талантлив, чем те, кто, начав одновременно со мной, добились если не славы, то шумного успеха. И я был не глупее многих из них. Да, я, к сожалению, много пил. Но я и много работал. Да и те, другие, пили не меньше. Видимо, дело не в этом… А в чем?
Теперь я мог убрать со своего пути любого конкурента. Того же Шварца. И занять его место…
Мне захотелось ласки. У меня есть прекрасная Дина, подумал я счастливо, которая всегда с радостью открывает мне свои нежные объятья! Достаточно протянуть руку…
Последние дни во мне возникло давно и далеко запрятанное чувство… Влюбиться в мои годы… Это чувство пугало меня. Ведь всегда любовь для меня заканчивалась одинаково. Разлукой. Иногда — навеки. Но губительному и прекрасному желанию испытать все вновь я противиться не мог…
Я шел по шаткому мостику любви, как путешественник, у которого отказал вестибулярный аппарат. Я каждую минуту мог потерять равновесие и рухнуть с моста в мутную реку с нечистотами. Но я был готов идти по этому мостику, потому что уже любил Дину…
Моя рука скользнула под одеяло, но вместо теплого тела я обнаружил прохладную пустоту.
Я встал и принялся рыскать по номеру.
На журнальном столике я обнаружил записку. То, что я там прочитал, меня ошеломило.
Дина
Эту фразу Дина у кого-то украла.
Была в этих ее словах некая уколовшая и унизившая меня игривость.
Дальше я не читал. Слава Богу, подумал я, что вся эта история с моей любовью еще не достигла кульминации. Так сказать — апогея. Я любил Дину, но не до безумия…
Или до безумия?..
Застучало в висках, голова наполнилась гулом. Я сел на кровать. Попытался собраться с мыслями. Не считая необременительных, непродолжительных связей с милыми девушками, я долгие годы жил один. И к этому привык. Появилась Дина. Она быстро заняла пустующее местечко в моем сердце. И теперь это место опять будет пусто… В общем, надо свыкнуться с мыслью, что ничего в моей жизни не изменилось. Просто опять я одинок. И всё…
— Вот так клюква! — сказал я сам себе, криво улыбаясь и пытаясь отнестись к случившемуся с юмором. — Отобрали у бутуза любимую игрушку…
Я повертел записку."…не твоего романа". Идиотизм какой-то!..
Сказать по правде, я чувствовал себя глубоко уязвленным. Я привык к иному развития отношений. Впервые меня бросила женщина…
Остающемуся на перроне, это общеизвестно, всегда горче, нежели тому, кто, плюща нос о мутное вагонное стекло, рассеянно ловит прощальные взгляды провожающих, и чье воображение уже захвачено предвкушением новых впечатлений, встреч с новыми городами и новыми людьми, которые он увидит завтра.
Сейчас мне понадобится все мое хладнокровие. Попробую разобраться спокойно. Что же произошло?
Когда я этого меньше всего ожидал, хлипкий мостик подо мной покачнулся, вестибулярный аппарат, до той поры надежный, неожиданно дал сбой, и я рухнул-таки в реку с нечистотами.
Возникало множество "почему". Например, почему она ушла так неожиданно? К чему эти искусственные ходы? Без объяснений? И выяснений отношений? Исчезать таким дурацким, таким театральным, чисто женским, манером? И еще эта записка…
К чувству утраты добавилась обида.
Вообще, почему она меня бросила? С кем теперь она будет? Или она уже с кем-то?
Не успокаивала мысль, что они даже и великого и неотразимого Наполеошу надували.
Я посмотрел на часы. Шесть утра. О сне не могло быть и речи. Я побрился. Минут двадцать простоял под ледяным душем, как бы смывая с себя все, что налипло на кожу при падении в мифическую реку.
Обмотав чресла махровым полотенцем, я вышел на лоджию. Привычная картина — набившие оскомину венецианские рекламные красоты. Город грязных каналов и площадей, раскачивающихся на гнилых сваях, проклятый городишко, засаленный глазами миллионов жадных до впечатлений туристов со всех концов света.