Мемориал
Шрифт:
— Ещё бы! — хмыкнул Марк. — Как-то вечерком сидели мы в гостях у Митяя, в Покровской слободе, а он и говорит: «Вы знаете, я познакомился с Хранителями». Ты ещё тогда вылупился и спрашиваешь: «А кто это такие?»
— Правда?! — завопил Бэзил. — Не может быть! — и захохотал.
И оба они захохотали, загрохотали. Долго хохотали, минут пять, всё остановиться не могли. Бэзил за бока ухватился, а Марк слезу утирал горючую.
— Да, ведь верно, было дело, — простонал Бэзил. — Ну и что дальше?
— А дальше он так и сказал, что этот самый Холопьин и вывел-де его на одного старого старожила, Хранителя духовности и мистических знаний.
— Погоди, — остановил его наш хозяин. — Но ведь Холопьин тоже был Хранителем.
— Конечно. Но он знал только часть тайны, в основном — о реликвиях Успенского собора. А Целер знал всё, или почти всё. Он был, так сказать, великим магистром ордена — Марк сощурился и поглядел в огонь камина — Уже сам кабинет о многом говорил.
— Ах да, точно! Он ведь описывал его кабинет: тёмные драпировки, резную мебель, шкафы чёрные, книги, иконы, пряный тяжёлый запах древности.
— Да… — подхватил Марк. — И сундуки с огромными книгами, и алхимическую посуду, и древний персидский ковёр на стене, а на нём — старую-престарую панораму Крепости, сделанную на дереве каким-то неведомым богомазом в начале XIX века.
— Пр-роклятие! — заорал Фома. — Что ж вы раньше молчали?!
— Ах, не волнуйся так, Фома, — успокаивал его Марк. — Целер умер ещё до твоего рождения, ты не мог с ним беседовать. Расскажи мы тебе о нём — что это изменило бы?
— Да не в этом дело… — начал, было, Фома, но Виола его перебила:
— Погодите вы препираться! Что было дальше?
— Митяй рассказывал, что в Коломне есть такие исторические пласты, что нам и во сне не приснятся, — Бэзил на мгновение задумался — Да… Никто в России об этом не имеет ни малейшего представления. Носителем секретных сведений было таинственное общество, ведущее своё начало, по меньшей мере, с XVIII века.
За двести лет они накопили несметное число древностей и реликвий. И, может быть, самая драгоценная из них — огромная «История Троянская», хранящаяся в отдельном ларце. Это подробнейшая хроника Троянской войны, составленная на основе гомеровских поэм и всего илионского цикла, с грандиозным символическим истолкованием. Предполагалось, что её создавали в эпоху Ивана III обрусевшие греки.
Интересно, что Братство Святого Кирилла разделялось на несколько тайных сообществ, каждое из которых носило особое имя. Самое могучее из них называлось — «Илион».
Только я услышал от Бэзила это слово, как дыхание у меня перехватило, в глазах зарябило, но едва я раскрыл рот, чтобы спросить, как Фома возопил:
— О горе мне! — и замычал, и долго ещё мы ничего не слышали от него, коме горестного мычания.
— Да, Фома, — вздохнул Бэзил. — Я тебя понимаю. Там были несметные богатства. Впрочем, нас с тобою может утешать кое-что. Я полагаю — примерно пятьдесят из ста, что Митяй, просто выдумал своего Целера. Многое дал бы я, чтобы порыться в таких книгах. Но вполне возможно, что Митяй просто всё наврал.
— Ничего Митяй не наврал, — неожиданно прокартавил Марк. — Я видел библиотеку. Я там был.
— Что?! — глаза у Бэзила полезли на лоб.
С полминуты стояла мёртвая тишина.
— Как интересно… — мрачно протянула Виола.
— Да, Бэзил… Я побывал у Целера и всё видел своими глазами. Митяй передавал обстановку очень точно: и ковёр, и шкапы, и сундуки с книгами… И ещё в углу огромный киот с древними иконами. Митяй на них не обратил внимания, но я-то глянул. Это был XVI–XVII век; с ума сойти можно! Ах, а книги какие, какие рукописи!
Бэзил уставился на него и смотрел очень пристально:
— Но ведь Митяй не водил нас к Целеру. Выходит — ты выследил Митяя, шпионил за ним?
— Да ладно! К чему бросаться словами? «Шпионил», не «шпионил»… Конечно, пришлось последить за ним… А что мне оставалось делать?
— Это ужас, ужас какой-то!
— Брось, Бэзил, старина. Ты же меня знаешь. И Митяй тоже знал. Я не могу противиться искушению книгой. И даже не книгой — а тайной, которая в ней содержится. Митяй сам виноват, что заставил меня следить за ним. Как бы то ни было, а сделанное — сделано, и я о том не жалею. Я видел сокровища Целера, а это — нечто более ценное, чем незапятнанная мораль.
Марк вздохнул и грустно покачал головой:
— Да к тому же юность вообще беспринципна и склонна к такого рода «приключениям». Тогда для меня это была всего лишь игра, своего рода спорт. Это же так интересно: слежка, требующая умения замаскироваться, не быть узнанным твоим собственным другом. А потом, когда, наконец, я увидел их встречу на «Блюдечке», в старинном кремлёвском сквере, надо было продумать, как подобраться к Целеру, «случайно» заговорить с ним, войти в доверие. Игра, игра… Но в результате — я нашёл такое сокровище, встреча с которым оправдала всё!
— Что там было? — в исступлении простонал Бэзил.
— Я ходил к нему всего лишь несколько раз и составил только общее представление. Но и этого было достаточно. Там, в тёмной комнате, тесной от спрессованного времени, таились на полках старинные мистические трактаты, Священное Писание в разных переводах, и, что самое удивительное — большая часть этих книг была не отпечатана свинцовыми литерами, а переписана от руки! Но я не вчитывался ни в каббалистику, ни в западный мистицизм, ни в богословие восточных отцов. Не было времени. В основном мы говорили о Великой коломенской хронике — «Книге Смарагд».
— Ага! Значит, ты видел подлинник?!
— Ну как тебе сказать… Подлинник… Пожалуй и так, если подлинником можно считать рукопись рубежа XIX–XX веков. В любом случае это был тот манускрипт, из которого делал выписки Митяй, и на основе которой я создал вот эту Чёрную «Книгу лесов». А «Книга Смарагд» была толстой тетрадью в кожаном переплёте, снаружи которого вытиснен был треугольник с надписью кириллицей: «Илионъ». Один из семи знаков Братства Святого Кирилла Иерусалимского.
— Погодите — вмешался я в разговор, (у меня даже пальцы стали дрожать). — Погодите… Илион… но почему всё же Илион? неужели только из-за «Истории Троянской»?