Мемориал
Шрифт:
А вот Марк сохранил наследие Целера. Правда, черновой вариант «Смарагда» производил пёстрое впечатление: Целер не успел сбалансировать разные тексты. Здесь бросались в глаза фрагменты «Истории Троянской», летописей, устных легенд, разных специальных книг.
Марк внимательно просмотрел текст, прочитал остатки митяевского архива, проработал гору литературы, попытался вспомнить, что было в книге Целера и начал переписку. И вскоре он понял, что «Смарагд», зелёный, таинственный, мерцающий «Смарагд» вновь встаёт перед ним, словно феникс, начинающий очередной круг своего существования.
Семь лет он ворочал пласты коломенских тайн, где перемешаны глина и перегной, пепел и песок, камень и кости. И, наконец, явилась рукопись, сделанная в чёрной, сшитой из старых тетрадей книге, которую он почему-то называл «Араньякапарва» или «Книга лесов». Похоже, там сначала было что-то из индийской мифологии, но потом Марк это бросил, чтобы раскрыть линованные страницы уже для загадочного «Смарагда».
— Вот что я должен сказать вам, дети мои, перед тем, как начну читать «Книгу Смарагд», — произнёс Марк, оглядывая нас. — Мне уже скоро умирать, и остатки «Илиона» надо передавать в надёжные руки. Бэзил тоже стар, ему поздно становиться Хранителем. Есть, кроме него, только четыре человека, которым я вполне могу доверять. Готовы ли принять на себя эту ношу? Готовы ли хранить Тайну Города?
— Да, — сказал Фома. — Я отвечаю за всех.
Мы все кивнули.
— Это хорошо, что вы сказали за всех, — продолжал Марк. — Дело в том, что вы будете главным в Хранилище. Ирэна и Виола слишком увлечены своим оккультизмом, как, впрочем, и Август. Вы наиболее серьёзный из всех, вам и будет в своё время передана большая часть архива. Об этом мы поговорим особо… А сейчас я прочитаю вступление, которое написал Целер для «Книги Смарагд».
И вот что мы услышали из уст Марка, и чем дальше слушали, тем меньше верили, что всё это — страницы реальной рукописи, а не бредовый сон…
«Вот начало «Книги Смарагд». И вот предисловие к заветному коломенскому Преданию. Ибо я должен испросить прощение у своих братьев и у потомков. C давних времён был запрет на запись. Нельзя было показывать миру коломенскую святыню. Но в середине семнадцатого века от Воплощения Господа жестокая моровая язва опустошила Город и значительная часть сокровищ погибла.
Тогда иерей коломенской кафедры Петр Гречин впервые начал записывать коломенское предание. Его рукою были сохранены многие древние книги. Дабы спасти Государеву Либерею и другие святыни Коломны, было основано Братство святого Кирилла Иерусалимского. Его разделили на семь Хранилищ, чтобы тайна Города осталась нерушимой даже во времена гонений и бедствий. Вот имена Хранилищ: «Илион», «Гермес», «Смарагд», «Неопалимая Купина», «Адамант», «Цветник», «Врата».
От Великого Иоанна идёт Государева Библиотека. Много времён было — и славных, и тяжких. Самое полное собрание Иоанн Великий сосредоточил в государеве дворце. Но после его кончины часть Либереи разошлась по монастырям на помин души, часть перешла в казну коломенского владыки, а часть была сложена в подклете дворцового Воскресенского храма.
Тогда-то коломенцы и начали переписку тайных книг для себя. Большая их часть сходилась на епископский двор и в библиотеку Успенского собора. Особенно приумножил свою Либерею владыка Митрофан, да упокоит Господь его душу в селениях праведных. Но владыки были разными. Одни епископы приумножали собрание, иные же его разоряли. Известно, что несколько десятков книг были сожжены.
К тому же после кончины каждого епископа многие книги раздавались в иные города, в монастыри — на вечное поминовение.
При Иоанне Грозном часть Либереи из государева дворца перевезли в Москву. Но к тому времени уже немало томов из неё были переписаны и находились в надёжных руках.
Очень много книг погибло при Смуте, когда Коломну поляки и воры взяли при Царице Марине и когда отважного владыку Иосифа в плен захватили.
Но кончилась Смута, и снова коломенцы начали строить свою книжную крепость. Но потом гонение открылось на владыку Павла, его свели с кафедры и отправили в ссылку, а Коломенскую кафедру Патриарх Никон себе забрал. А потом пришла чума. И, как было сказано, остатки Государевой Либереи решено было спасти. И Петр Гречин со своими товарищами учредил Братство святого Кирилла, и, когда Петр умер от моровой язвы, главным Хранителем стал иерей Сергий Коломнятин. Этот Сергий свершил немало подвигов. Он переписал коломенские тайные книги, летописи, спас бесценные рукописи, которые во времена патриаршества Никона находились в небрежении и погибали.
Самым губительным оказался восемнадцатый век. Тогда больше всего переписывалось книг, но тогда же они больше всего уничтожались. Особенно ужасны были потери во время великих пожаров 1742 и 1799 годов. Последний усугубился ещё и тем, что как раз тогда упразднили Коломенскую епархию, а кафедру перевели в Тулу. И епископ Мефодий ограбил Коломну, перевезя с собой драгоценные реликвии на восемнадцати возах, в том числе — и остатки Государевой Библиотеки.
Позднее нам удалось разыскать и выкупить несколько тульских книг, но они были не слишком ценными, а куда разошлись остальные, так и не удалось узнать.
Некоторые Хранители умирали, не успев передать свои собрания в надёжные руки, и тогда коломенская святыня становилась добычей библиофилов и любителей древности. Именно тогда купцы, братья Хлебниковы, передали Карамзину несколько драгоценных летописей, которые потом сгорели в Московском пожаре 1812 года.
Полностью иссякли три Хранилища: «Адамант», «Цветник» и «Врата». От остальных сохранились разрозненные части и только «Илион» остаётся нерушимым… И это странно. Столько всего обрушилось: погибла страна, погибла Коломна, люди исчезли с её улиц, вместо них появились гомункулюсы, а люди пропали в тюрьмах, погибли от пыток и казней. Вернулись времена Нерона; и даже страшнее — Зверь воцарился.
Душа Города отлетела. Так опадает листва в мёртвом лесу. Ушли целые поколения. Но Господь судил мне прожить бесконечно долгую жизнь, и я остался один, как заколдованная ветвь, что держится на прежнем месте и всё никак не может умереть.
Пал великий Город!
И мне, как библейскому старику, лишь остаётся плакать на пепелище Иерусалима.
«Враг простёр руку свою на всё самое драгоценное его; он видит, что язычники входят в святилище его, о котором Ты заповедал, чтоб они не вступали в собрание Твое. Весь народ его вздыхает, ища хлеба, отдаёт драгоценности свои за пищу, чтобы подкрепить душу. «Воззри, Господи, и посмотри, как я унижен! Да не будет этого с вами, проходящие путём! Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня, какую наслал на меня Господь в день пламенного гнева Своего? Свыше послал он огонь в кости мои, опрокинул меня, сделал меня бедным и томящимся всякий день. Ярмо беззаконий моих связано в руке Его; они сплетены и поднялись на шею мою; Он ослабил силы мои. Господь отдал меня в руки, из которых я не могу подняться».
Что же мне ещё остаётся?
Я видел костры из икон, видел, как чернели и разваливались оклады, как на образах вскипала краска, стекая цветными ручейками. Я видел, как священные лики бросали вместо досок, под колёса буксующих машин. Я видел это, Господи, и не ослеп!
Но берегитесь, безумные святотатцы! Придёт День, и гнев Божий обрушится на вас, ибо мера беззаконий ваших уже переполнилась. Кто не верует в Господа — анафема! Маран афа!
Вы обречены пожирать сами себя. Разве кровавая колесница остановится, если вы уже толкнули её? Она смела благородных и честных людей, но она раздавит и вас. Ваши вожди — скопище пауков и упырей; сколько их уже уничтожено, а скольких ждут пытки и позорная смерть!