Мемориал
Шрифт:
Зачем он это делает? Ах да, ведь верно — это жребии в шлеме! Наверное, будет бой на копьях, надо же решить, кто мечет первым.
Гектор продолжал, отворачиваясь, подбрасывать жребии в шлеме, пока один из них не выпал. Но кто же будет бросать первым? Этого Елена не знала.
Женщины, стоящие рядом с царицей, вдруг встрепенулись, закудахтали и побежали с площадки. Елена даже не поняла, что произошло, а это они испугались попасться на глаза старым вождям. Приам со свитой поднялся на Башню.
— Ну, что там? — спросил он, подходя к царице. Голос его трепетал от волнения и быстрой ходьбы. На белой одежде видны были капли свежей жертвенной крови.
— Пока только бросили жребий.
— Ага! — воскликнул царь и подошёл к ней, стал рядом — не захотел садиться — слишком велико было напряжение.
— Вот, выходят! — сказал Антенор непривычно звонким, чуть хриплым от волнения голосом.
И в самом деле: там, на свободной площадке с противоположных её краёв, каждый — от своего войска — шли навстречу Менелай и Парис.
Гектор и Одиссей приблизились сначала к одному, потом к другому, что-то сказал им — и разошлись.
Бойцы остались вдвоём, один против другого. Чёрные глаза Асии и синие очи Европы взирали на них так, будто в этот миг решалась судьба ойкумены.
Непривычно было видеть Александра в тяжёлой бронзе: обычно Парис бился среди легковооружённых воинов. В холщовом панцире, с накинутой на плечи барсовой шкурой, со страшным луком, он метался в первых рядах войска, поражая врагов издали.
Но сейчас доспех облекал его с ног до головы, начищенная бронза, местами позолоченная, сверкала, как солнце, сверкали поножи, сверкал полированный панцирь, сверкал жуткий гривастый шлем, сверкал щит, сплочённый из нескольких слоёв дерева, кожи и металла. Это был доспех брата. Ростом и размахом плеч они были одинаковы, и оружие пришлось Александру под стать, словно для него и ковалось.
А напротив стоял Менелай, снаряжённый в такие же латы, только ещё более роскошные, сияющие золотом.
И лишь когда они стали сходиться, мягко, неслышно, точно два льва, Елена впервые со всей пронзительностью поняла, что это сходятся два её мужа. Каждого из них она знала почти как саму себя и умела понимать в единое мгновение: по одному повороту головы, одному слову, одному взгляду, и даже без слов и взгляда — по одному присутствию.
И каждому из них она была обязана минутами такого блаженства, когда всё земное избывалось, и временами казалось ей, что она покинула землю и блуждает среди Бессмертных. И каждого она помнила сладостной благодарной памятью, даже Александра (и, может быть, — о позор! — в особенности Александра!).
Любой из них отличался сверхчеловеческой мощью, эта сила, эта страстность, эта энергия — переполняла плоть; даже военные раны заживали на них мгновенно, быстрее, чем на боевых псах. Энергия била в них волшебным ключом, бурлила в крови, под упругой кожей, стучала глубоким пульсом, веяла щедрым теплом.
И вот, один из этих людей должен был сегодня захлебнуться собственной кровью.
Они сошлись.
Когда Александр приподнял копьё, словно взвешивая, Елена поняла, что он будет метать первым. Парис размахнулся, тяжёлое древко взметнулось легко и свободно и, со страшной силой, сопровождаемое хриплым криком, вылетело из руки Париса, рассекая воздух пылающим остриём.
Копьё ударилось в щит Менелая и пробило его.
Торжествующий вопль вырвался у всех троянцев, будто сам Илион крикнул каменным горлом своим.
А Елене показалось, что голубой купол неба расселся, треснул, точно египетское стекло, и оттуда, из бездны, хлынул чёрный космос, бесконечная звёздная жижа. Чернота в одно мгновение затопила её и помрачила сознание.
Какое-то время она стояла, вцепившись в горячий от солнца камень, ничего не слыша и не понимая. Но вот, вместе с ощущением раскалённых валунов и горячего ветра, откуда-то, словно из глубины моря, стали доходить до неё крики отчаяния.
Вдруг её широко распахнутые глаза снова стали видеть, и она поняла, что Менелай остался жив, копьё пробежало щит и засело в броне — видно попало в особо укреплённую часть панциря.
Менелай с видимым усилием сломал вражеское древко и отбросил его. Парис закрылся щитом, ожидая ответного броска.
— А ты не верила мне, царица, когда я говорила, что твои мужья будут сражаться один на один, — услышала Елена голос Кассандры.
Сумасшедшая насмешливо глядела на неё тёмными виноградными глазами. Откуда Кассандра оказалась здесь, кто пропустил её? Впрочем, в таком напряжении никому не было дела до несчастной ворожеи.
— Ну, кто был прав? — смеялась Кассандра.
Царица глядела на неё, пронзённая болью. Казалось, что парисово копьё ударило Елене под горло.
— Не переживай так, царица, — усмехнулась троянка, закутываясь в лёгкую пёструю одежду. — Ступай лучше к себе в опочивальню. Здесь уже ничего интересного не будет.
И, напевая про себя, гибкая, стройная, танцующей неслышной походкой она удалилась прочь.
— Где она так чисто научилась говорить по-нашему? — подумала про себя Елена. — И зачем идти в опочивальню? Бедная сумасшедшая, как это её впустили сюда?
— Бросает! — отчаянно вскрикнул Антенор.
Елена мгновенно взглянула во вне и едва успела заметить самый бросок. Менелай был сильнее, и копьё было тяжелее и ужаснее, Елена словно слышала стон пронзаемого воздуха. А затем был удар, от которого гром раздался, как в гулкую грозу.
Копьё пробило и смяло щит, пронзило броню и швырнуло Париса наземь. Он лежал, то ли оглушённый ударом, то ли раненный, истекающий кровью, или…
Ахейцы ревели.
— Убит? — прошептал Приам.
— Нет, нет! — разом закричали все. Парис шевельнулся, поднялся, шатаясь, вырывая, ломая копьё. Менелай с криком ярости и отчаяния бросился к врагу, добивать. Но не успел. Парис уже освободился от копья, уже выхватил свой меч. Загрохотали сдвинутые щиты и зазвенели клинки.
Царица глядела на бойню, молясь неслышно:
— О Сова-Афина! Дай мне силы отвернуться и не смотреть на всё это!
Но богиня не отвечала.
Бойцы расступились и начали мерно и жутко отбивать удары. Щиты гнулись и крошились, глухо звенели латы. Внезапно Менелай отступил, размахнулся со всей своей звериной мощью и ахнул мечом. Его удар должен был рассечь Александра надвое. Елена почувствовала, что сердце у неё зашлось от боли и дыхание прервалось.
Но не выдержала бронза: обломки, визжа, брызнули в воздух, а Менелай остался стоять, оглушённый пустотой, сжимая бесполезную рукоять без клинка.