Мемуары белого медведя
Шрифт:
Как и в любом другом месте, в цирке тоже рождаются и растут дети. Своих сыновей и дочерей циркачи любили, но ни у кого из них не было возможности проводить со своими отпрысками много времени. В тот период трое из семи ходили в школу, а в течение длительных турне им приходилось учиться самостоятельно.
После школы ребята шли на тренировки и репетиции, затем делали уроки. Я помогала им с домашними заданиями. Одним тяжело давался счет, другие учили баллады Шиллера и хотели, чтобы я слушала, как они читают их наизусть. Однажды я в шутку сказала детям:
— Вы так усердно занимаетесь, хотя никто из взрослых вас не заставляет. Вам правда нравится учиться?
— Конечно! Мы хотим показать детям из рабочих семей,
Ребята пользовались учебниками, которые были составлены специально для детей странствующих артистов. В этой несколько странной системе обучения не играло роли то, в каком порядке ты проходишь предметы. Они не были отделены друг от друга. В каждой тетради можно было делать задания по чтению, письму, математике, географии или истории. В одной из книг я нашла послесловие издателя, который жил в Дрездене и исследовал феномен цирка. По его мнению, в будущем все профессии приобретут чрезвычайно мобильный характер бродячего цирка. Только тогда и можно будет определить истинную ценность этой книги.
Дети цирковых артистов не могли таскать с собой слишком много толстых книг. Не было у них и времени учить несколько предметов параллельно. Для них существовал всего один предмет, который просто назывался «учеба». Им казалось диким отделять учебу от работы. В цирке не было никаких спортивных занятий, при этом, едва ребенок уверенно вставал на ноги, он начинал осваивать акробатику. Музыку тоже не преподавали, однако каждый, кто работал в цирке, умел играть хотя бы на одном музыкальном инструменте. Почти все нужные навыки, которыми я владею сегодня, я получила в те времена, тренируясь вместе с ребятами. Тем не менее дети оставались детьми. Если я поливала их холодной водой, они ликовали как медвежата. Я стирала их одежду в старом жестяном корыте и вешала ее на веревку, натянутую между двумя деревьями. Если дул сильный ветер, белье отчаянно трепыхалось на ней. Некоторые вещи улетали с порывами ветра и уже не возвращались.
Однажды я как раз собиралась вешать белье, когда мимо моечной площадки случайно проходил директор.
— Ты мудрая. Сегодняшняя молодежь хочет сразу быть звездами. А мне вот нужен человек, который ухаживает за животными, выполняет поручения и заботится о детях. Ты держишь в поле зрения весь цирк. Ты разобралась, где нам не хватает рук. Великолепно. Тебе впору было бы управлять цирком.
Директор от души расхохотался. Он хвалил меня, однако на самом деле просто радовался, что в его распоряжении есть бесплатная рабочая сила, которая сама нашла его. Понимая это, я продолжала беззаветно служить цирку.
Когда я хотела выпить с кем-нибудь чаю и поболтать, я убирала детский фургон. Когда мне хотелось съесть сладкого, я ничего не ела, а стирала белье. Я была дисциплинирована. По-настоящему меня радовал лишь уход за зверями. Сперва я отвечала только за одну лошадь, затем дрессировщик хищников, которого все называли «Мастер», доверил мне своих львов.
Я научилась разбираться в разных видах фекалий. Лошадиные выглядели достойно. Я могла бы принести их в качестве пожертвования в какую-нибудь церковь, как колосья на праздник урожая. Падая на землю, лошадиные фекалии становились похожими на произведения искусства. Хотела бы я научиться падать так же ловко, как они. Львиные фекалии были чудовищно огромными кошачьими какашками. Стоило мне вдохнуть их запах, я тут же начинала задыхаться. Я старалась дышать ртом, и от этого мне становилось плохо.
Той еды, которая полагалась зверям по норме, им было мало. В одном из сараев мы тайком хранили мясо мышей, пойманных в мышеловки. Мне частенько приходилось добавлять в львиный корм пшеничную крупу. От такого питания лев становился неспокойным и злобным. Я вся холодела, когда Мастер шутливо говорил:
— Если лев съест тебя, сама будешь виновата. Потому что по доброй воле он этого не сделает.
Бывало и такое, что я ходила на мясокомбинат и выпрашивала подтухшее мясо. Нарезая сено, я ломала голову над вопросом: почему лошади бегают как ветер, хотя едят одну лишь сухую траву? Если для сытости достаточно сена, зачем другие животные прилагают столько усилий, чтобы питаться мясом? Однажды, когда за работой я в очередной раз размышляла над этим вопросом, за моей спиной раздался голос:
— О чем задумалась?
Голос принадлежал Яну.
— Для чего животным быть плотоядными? Мне кажется, быть вегетарианцем — совершенно нормально.
— Живя в дикой природе, зверям трудно отыскать достаточное количество съедобной травы. Приходится есть без перерыва, пока почва не оголится, и тогда им нужно перебираться на другое место, — ответил Ян.
— Выходит, плотоядные животные когда-то были вегетарианцами?
— Медведи, например, изначально кормились растительной пищей, но некоторым из них пришлось перестроить свой рацион. Вспомни белых медведей! На Северном полюсе трава не растет. Там не найти ни орехов, ни плодов. Белым медведям надо выживать в сильнейшие холода, самкам приходится даже в зимней спячке рожать детей и кормить их, причем не получая никакого пропитания. Им нужен запас жира в теле, для этого они должны есть жирное мясо. Я считаю, именно поэтому они перешли из вегетарианцев в плотоядные. Тюленей ловить очень непросто, да и вкус у них наверняка мерзкий. Но это не имеет значения. Каждое живое существо обязано решить для себя, что ему необходимо для выживания. Меня печалит сам факт того, что нам необходимо есть, чтобы не умереть сразу. Ненавижу гурманов. Они ведут себя так, будто еда — это сокровище, которое увеличивает эстетическую ценность их жизни. При этом они усиленно стараются не думать о том, как это убого — все время быть вынужденным что-то есть!
Иногда у меня возникало чувство, что мы в цирке живем вне общественной системы и даже в отрыве от цивилизации. Если я не успевала днем, мне приходилось по ночам рыть ямы на территории цирка, чтобы убрать излишки фекалий. Тайком сушить мертвых мышей, прежде чем они поступали в резерв корма для хищников. Я собирала целебные травы, чтобы лечить больных детей. Мы мало покупали и много импровизировали.
После войны время потекло так стремительно, что я не поспевала за ним. Бывая в городе по делам и случайно поднимая голову, я изумлялась новым фасадам эпохи, которая, очевидно, началась уже давно, а я ничего не замечала. Ходили слухи, что скоро начнут продавать телевизоры. Цирк, будто остров в океане, был изолирован от этих процессов.
— Когда-то ты имела большой успех с номером, в котором выступала с ослом. Его звали Росинантом, верно я помню? Ты с ним и в Испанию ездила.
Вскоре после свадьбы Маркус несколько раз заводил со мной разговоры на эту тему. Завидуя мне, он изо всех сил пытался выведать что-нибудь о моем прошлом.
— Да, я была в Испании, но свободного нам не дали ни дня, мы ведь не туристами туда приехали. Днем репетировали, вечером давали представления.
— Но вы наверняка ели в ресторанах паэлью.
— Нет. У нас с собой был запас хлеба, маринованных огурцов и венгерской салями.
Во время гастролей по Испании я кожей ощущала обжигающий успех. Однако я не подозревала о том, что мой неприметный номер с осликом получил восторженные отзывы в прессе. Директор знал это и таил от меня. Вероятно, боялся, что я заважничаю, вместо того чтобы и дальше усердно и благодарно пахать на него.
Однажды ночью я проснулась от невыносимой духоты. Она выгнала меня на свежий воздух, я прошла через моечную площадку и увидела, что на хлипком пластиковом стуле сидит одна из акробаток, выступавших на трапеции. Вероятно, девушка тоже не могла спать в такую жару. Заметив меня, она огляделась по сторонам и махнула рукой, подзывая к себе.