Мемуары белого медведя
Шрифт:
Матиас встал рядом со мной и произнес такую речь, будто понял наш с волком разговор:
— У волков стройная аристократичная фигура. Но я предпочитаю медведей. Знаешь почему? Волки-самцы сражаются до тех пор, пока не установят, кто в стае самый сильный. Затем этот сильнейший самец вместе со своей самкой производит потомство. Больше ни у кого в стае детей не будет. Просто безобразие какое-то.
Волчьего языка Матиас не знал, но в данном случае это было даже кстати.
Я не любил волков, пытался игнорировать их, но не мог выбросить из головы то, что сказал мне вожак стаи. Разве мы с Матиасом не похожи? Меня похитили в младенчестве?
Обо мне много писали в прессе. Всякий раз, когда Кристиан приносил нам очередную статью, Матиас зачитывал ее вслух, а вечером я еще раз внимательно изучал каждое предложение.
— Первый урок плавания для Кнута.
У меня отняли кусочек жизни и втиснули его в листок газетной бумаги. Когда я плавал, Кнут должен был оставаться в том самом «я», которое плавало, а не попадать в газету днем позже. Возможно, мне следовало позаботиться о том, чтобы как можно меньше людей знали мое имя. Они крутили моим именем, как хотели, и все ради своего удовольствия.
Особенно мне запомнилась одна статья. Я каждый день читал новые репортажи о себе, и делал это не столько из любопытства, сколько из тревоги. «Сразу после рождения мать отказалась от Кнута, и его вскармливал человек. Теперь медвежонок учится плаванию и другим способам выживания, причем опять у людей», — писали журналисты. Что значит «мать отказалась от Кнута»? Не понимая смысла этой фразы, я рылся в стопке старых газет. Где-то должна быть статья, рассказывающая, как я попал в людские руки. Поиски завершились, и я наконец кое-что узнал о своей биологической матери, а кроме того, усовершенствовал навык чтения. Среди прочего мне попалась статья, в которой говорилось: «После рождения Кнута и его брата их мать Тоска не проявляла интереса к своему потомству. Через несколько часов специалисты расценили ситуацию как опасную для жизни новорожденных и разлучили Тоску с ними. Обычно мать становится агрессивной, когда у нее пытаются отобрать детей, даже если она не хочет их растить, и потому нужно заранее успокоить ее медикаментами. Но на удивление, Тоска вообще никак не отреагировала, когда малышей унесли от нее. Специалисты предполагают, что Тоска утратила материнский инстинкт из-за стресса, пережитого в цирке. Известно, что цирковые животные, выступавшие в странах соцлагеря, подвергались колоссальным перегрузкам».
День, которого я боялся сильнее всего на свете, наступил нежданно-негаданно. Мы с Матиасом играли на площадке, и я ранил его. Тонкая кожа порвалась и мгновенно окрасилась кровью. Матиас даже не повысил голос, но, поскольку это случилось во время нашего шоу, многие зрители перепугались вида крови и начали истошно кричать. Мы вернулись к себе, Кристиан обработал рану. Пока он накладывал повязку, я пытался облизать бутылку с антисептиком. Бутылка перевернулась, и Кристиан отругал меня.
Мы вернулись на площадку. Впервые в жизни я ощутил едкую враждебность публики на собственной коже и задрожал.
— Уважаемые посетители, он просто случайно меня поцарапал, ничего страшного не произошло! — прокричал Матиас непривычно громким голосом.
Публика воодушевленно похлопала ему. Мы с трудом довели шоу до конца. Когда мы вернулись, Кристиан задумчиво посмотрел на нас с Матиасом и произнес:
— Если так и дальше пойдет, на следующей неделе вес Кнута превысит пятьдесят килограммов.
Матиас ничего не сказал, и Кристиан продолжил:
— Мы с тобой уже давно условились,
Кристиан говорил спокойно, но под конец его голос сорвался, и он смахнул влагу с глаз тыльной стороной кисти. Матиас положил руку Кристиану на плечо.
— Было бы плохо, если бы нас разлучила смерть, но, к счастью, этого не произошло. Нас разлучает не смерть, а жизнь. Я рад, что мы продержались до сегодняшнего дня.
Затем повернулся ко мне и спросил:
— Ты ведь будешь иногда посылать мне имейлы?
Внезапно я услышал громкий всхлип и перепугался, но быстро сообразил, что его издал Кристиан. Он не мог удержать слез.
В тот же день меня перевели в клетку. Посередине стояла кровать, на которую была постелена солома, возле нее Матиас разместил наш старый компьютер. Похлопал по кровати, проверяя, достаточно ли она прочная. За решетчатой дверью впереди я заметил каменную плиту, на которой каждый день проходило наше шоу. Сзади виднелась откидная дверца, через которую мне должны были подавать еду. Матиас проверил двери и дал подробные инструкции людям, молча стоявшим рядом с нами. Потом опустился на мою будущую кровать, закрыл глаза и лежал как мертвец. Через десять секунд он вскочил и вышел из клетки, не глядя на меня.
С тех пор Матиас не возвращался. Утром и вечером мне передавали еду через дверцу. Персонал часто менялся, насколько я мог судить по запаху, но ни Матиас, ни Кристиан не появлялись. Каждое утро, когда решетчатая дверь открывалась, я выходил на площадку и видел вдалеке публику, которой заметно поубавилось. Вечерами, когда мой нос улавливал запах еды, я удалялся в свою комнату. Компьютер находился рядом с кроватью, но я не помнил, как он включается. В углу кровати сидела та скучная мягкая игрушка, которая была со мной с детства. Вид у нее был усталый.
У меня пропало желание воодушевлять посетителей своей игрой. Быть снаружи мне нравилось только в те часы, когда на небе показывалось солнце, потому что оно согревало мне спину и просветляло голову. Это облегчало боль. Я убирал все четыре лапы под живот и лежал не шелохнувшись.
— Кнуту так тоскливо, — донесся однажды до моего слуха голос девочки, прыгавшей на лошадке-скакалке. — Ему не с кем играть.
Дети с первого взгляда улавливали мое состояние, а вот некоторые взрослые высказывались крайне бестактно. Видимо, их гуманизм распространялся только на гомо сапиенсов.
— Погляди на его ужасные когти! Ими он ранил своего воспитателя.
— Кнут вырос и стал опасным. Он дикий зверь, а не комнатная собачка.
— Он уже не такой милашка, как когда-то.
Мать бросила меня на произвол судьбы сразу после родов. Я вспомнил об этом, когда Матиас оставил меня. Пока он был со мной, у меня не возникало желания раскрыть тайну своего рождения.
Меня вырастил представитель вида гомо сапи-енс, и это само по себе было чудом, ведь подобные опыты не так уж часто заканчиваются удачей. Мне потребовалось время, чтобы отнестись к истории собственной жизни как к чуду. Матиас был настоящим млекопитающим, в гораздо большей степени, чем его сородичи, ведь вместе с молоком, которым он поил меня, я высасывал из него жизнь. Млекопитающие могли гордиться им.