Мемуары
Шрифт:
Он часто ложился в госпиталь и выписывался из него, и я не помню точно, было ли это в последний раз.
Так случилось, что эти события совпали с премьерой второго варианта «Молочного фургона» в театре Бартера в Абингдоне, штат Вирджиния. Пьеса была поставлена с Дональдом Мэдденом, блестящим исполнителем роли Кристофера, и с Клер Люс, красивой, но не подходящей для роли Гофорт, режиссером Адрианом Холлом, сценография была Бобби Соула.
На премьеру прилетела Одри Вуд. Реакция публики была загадочной — скорее даже апатичной.
На
— Фрэнки, постарайся полежать спокойно.
— Я очень возбужден сегодня — устал от посетителей.
— Фрэнки, ты хочешь, чтобы я ушел?
— Нет. Я привык к тебе.
Во время моего дежурства в этот день его перевели из общего отделения в персональную палату — которую он принял за палату для умирающих.
Случилось то, что я никогда не смогу простить Мемориальному госпиталю. Переведя Фрэнка в палату, баллон с кислородом они перенесли только через полчаса; все эти бесконечные полчаса он дышал, как рыба, вытащенная из воды.
Когда принесли баллон, и Фрэнки сказал: «Я привык к тебе», он лег на бок, повернувшись спиной ко мне. Эти слова едва ли можно было толковать как признание в любви, но прямо выражать свою любовь ко мне Фрэнк мог только по междугороднему телефону…
Он молча лежал на боку. Я подумал, что он уснул, подождал немного и тихонечко вышел.
По дороге домой я решил, что дело зашло слишком далеко. Я пошел в приемную своего врача, доктора У. Дж. Ван Стейна, и почти в истерическом состоянии рассказал ему, в какой кошмар превратились последние дни Фрэнка в Мемориальном госпитале. Ван Стейн вколол мне успокоительное и сказал: «Я позвоню врачу Фрэнка».
Вечер я провел не дома, и моя истерия приняла новый оборот. Я с какими-то друзьями напился в гей-баре и явился домой около одиннадцати. Когда я вошел, раздался телефонный звонок. Звонил самый близкий друг Фрэнки. Он звонил, чтобы сообщить мне, что Фрэнки не стало. Сделал он это очень гуманно.
— Теннесси, мы потеряли его. Это случилось несколько минут назад. Сестра сделала ему укол, он вздохнул, сел, тут же упал на подушки и скончался еще до того, как дежурный врач успел добежать до него.
Сейчас я уже не могу анализировать свою первую реакцию. Думаю, что это было облегчение — от того, что его и мои муки кончились.
Его — да. Мои — нет.
Я был на пороге самого страшного периода в моей жизни. Начинался он постепенно.
Пока Фрэнк не заболел, я был счастлив. Он обладал даром творить жизнь, а когда он ушел, я не мог примирить себя со своей жизнью. У меня началась семилетняя депрессия.
Вся
Я послушался ее с чувством ужаса. Он выглядел умиротворенным, серьезным и величественным. Но касание его руки, положенной на грудь — такой мертвой и такой холодной — повергло меня в шок.
Были проведены две похоронные службы: одна, организованная семьей — в католической церкви, вторая — у Кэмпбелла. На эту службу я пригласил всех многочисленных друзей Фрэнки по театру, а своего кузена, преподобного Сидни Ланира, попросил отслужить, как он служил на похоронах Дайаны Барримор три года назад.
Первой — по праву — была проведена служба по католическому обряду, очень красивая служба с высокой заупокойной мессой.
Потом тело Фрэнки было возвращено в похоронную контору Кэмпбелла для второй службы. Большая капелла была полна. Перед самой службой я велел переложить Фрэнки в другой гроб, потому что мне не нравилась ни розовая стеганая обивка, ни светлый цвет дерева. Его переложили в более красивый гроб с простой белой атласной обивкой.
Я не смог поехать на кладбище после службы и с Казаном и его женой Молли вернулся в свою квартиру. Я делал вид, что держусь, но заметил взгляды, которыми они обменивались. Они знали, что я потерял опору своей жизни.
Первый вариант пьесы «Молочный фургон не останавливается больше здесь»— интересное, но длинноватое название — вырос из одного из лучших, кажется, моих рассказов: «Мужчина осилит эту дорогу вверх» [72] . Я написал этот рассказ одним золотым летом в отеле «Мирамар» в городе Позитано на итальянском Дивина Костиера — Божественном берегу. Я был там с Марией — мы вместе должны были работать в фильме Лукино Висконти «Senso» [73] .
72
В русском переводе в издании 1978 года рассказ не очень верно называется «Вверх и вниз».
73
«Чувство» (ит.).
Мне всегда было трудно работать над тем, что я обязан был делать, и особенно это проявилось во время работы над «Senso»,потому что я не считал Фэрли Грэнджера интересным актером. А то, что я трудился над рукописью без оплаты, совсем не подогревало мой интерес к работе. Тот маленький вклад, который я смог внести в этот фильм, был сделан исключительно из-за моего обожания Висконти и из благодарности ему за то, что он на этих съемках дал моей подруге Марии работу, так ей необходимую.