Мемуары
Шрифт:
Они, без сомнения, нуждались в ней, поскольку этот маленький Принц громил их повсюду, где находил. Так как у него войска были отлично дисциплинированы, а их от долгого безделья были не более воинственны, чем недавно набранное ополчение, существовала такая разница между ними, что одни постоянно преследовали, а другие не прекращали отступать. Это удивило все соседние Могущества, что придерживались иного мнения о силах этих Провинций. Они не были, впрочем, этим особенно огорчены, потому как это Государство имело то общее с Королем, что его могущество породило множество завистников. Наконец, либо Его Величество им уподобился, и в этом качестве он был счастлив также и их беспорядками, но он отправил им помощь только тогда, когда они были немного унижены кое-какими потерями.
/Наказание виновных./ Прежде чем все это произошло, Король раскрыл, кто написал, и кто додумался написать письмо Королеве, о каком я говорил выше. Он раскрыл, говорю я, что все это было сделано из-за ревности Графини…, и что подозрения Маркиза де Лувуа не были безосновательны. Она тотчас была сослана, вместе со своим мужем, в одну из их земель, не особенно удаленную от Парижа. Вард был посажен в Бастилию, а Граф де Гиш (против кого Король был в большем гневе, чем против кого бы то ни было, потому как те делали это,
Его поведение в отношении к этой Даме, очень добродетельной, приводило в отчаяние его отца, кто не был, и вполне резонно, такого же доброго мнения о своем младшем сыне. Он видел гибель своего Дома по вине его старшего сына, и что бы он ему об этом ни говорил, не производило на того никакого впечатления. Наконец, дело, о каком я только что сказал, окончательно добило его, как удар дубиной, от какого он никак не мог оправиться; он послал Графа де Гиша в Голландию, повинуясь приказам Короля. Он хотел, чтобы тот сражался там в качестве добровольца вместе с войсками, какие, Его Величество заявил, он отправит туда незамедлительно. Эта помощь состояла из шести тысяч человек, среди них должен был находиться и отряд от Дома Короля. Я вызвался туда пойти, потому как я достаточно долго оставался домоседом в Бастилии. Но Месье Кольбер де Молевриер попросил об этом точно так же, как и я, а так как я довольно-таки хорошо воздавал себе по справедливости и не намеревался тягаться с братом Министра, я отказался от моих претензий, как только узнал о его собственных.
Едва Месье Кольбер де Молевриер объявился во главе второй Роты мушкетеров, как вся Франция, дабы угодить его брату, разумеется, скорее, чем ему самому, постаралась пристроить своих детей в его Роту. Одни только Маркизы да Графы были теперь мушкетерами, из каких она состояла, тогда как те, во главе которых я имел честь находиться, выглядели по сравнению с ними, так сказать, старыми козлами. Но большие Сеньоры, кто вступили туда поначалу, дабы подольститься к Королю, удалились оттуда с течением времени; итак, если и есть там еще люди высокого происхождения, они далеко не из первых Домов Королевства, как это было вначале, но всего лишь из тех, что зовутся добрым дворянством. Желание, каким был обуреваем Месье де Молевриер, меня опередить и утвердиться на моих развалинах в сознании Его Величества, приводило к тому, что он изобретал тысячу сортов расходов, каких, по его мнению, я не смог бы выдержать, ни я сам, ни мои мушкетеры. Я говорю — мои мушкетеры, хотя прекрасно знаю, что я не должен был бы говорить таким образом, поскольку они были мушкетерами Короля, а вовсе не моими — но если я это и делаю, то только потому, что это наиболее естественный язык, чем какой-либо другой, хотя он и не соответствует всем формам. Пусть же меня не упрекают в этом, хотя я и ущербен с этой стороны, поскольку это небольшая ущербность, когда сам признаешь свою ошибку и когда не прибегаешь к уловкам, лишь бы себя ни в чем не обвинить.
/Супружеские несчастья или безумие жениться./ Мне еще повезло, при том намерении, какое имел Месье де Молевриер вот так сыграть со мной шутку, иметь любовницей богатую женщину, испытывавшую ко мне достаточно дружбы, чтобы разделить свое состояние с моим. Поскольку, наконец, я нашел себе совсем новую, и хорошо бы мне кое-что рассказать о ней, прежде чем пойти дальше. Я женился, как и другие, потому что, кажется, если это и безумие, так как на самом деле я полагаю его таковым, и даже очень большим, а именно — жениться, это, по меньшей мере, безумие, какое позволено сделать один раз. Я женился на женщине чрезвычайно ревнивой, и каковая изводила меня до такой степени, что если я куда-нибудь выходил, она в то же время пускала тысячу шпионов по моим стопам. Она довольно дурно проводила свое время за подобным занятием и заставляла меня не менее дурно проводить мое. Я не тот человек, чтобы сносить обвинительные речи, с какими она обращалась ко мне всякий раз, когда я ходил в такое место, какое ей не нравилось. Мы частенько затевали вместе перебранки по этому поводу. Я высказывал ей об этом мои скромные ощущения с полной свободой. Она не желала получать выговоры, какие я ей делал. Вот так отношения все больше и больше обострялись между нами обоими, так что, когда я однажды спросил, будет ли хуже мне увидеться с Мадам такой-то, чем ей навестить Месье де…, она воспользовалась удобным случаем, дабы удалиться в монастырь. Так как все на свете смеялись над ее ревностью, вплоть до ее подруг, среди каковых не нашлось ни одной, кто не бросила бы в нее камень, она была счастлива уверять, будто бы это я был ревнивцем, а вовсе не она. Итак, она распространила повсюду тот упрек, что я ей сделал, приговаривая при этом, что, дабы не подвергаться больше моим злобным настроениям и не выслушивать больше такие упреки, она предпочитала лучше сразу отказаться от мира, чем жить в нем столь несчастной.
/Как преуспеть в браке./ Слухи о таких речах тотчас же дошли до меня, и так как я обладал большим рассудком, чем она, и я побоялся, как бы, желая себя оправдать, она не уверила весь
/Любовная записка./ Между тем, пора вернуться к моей любовнице, хотя мне и пришлось необходимо выложить все то, что я только что сказал, прежде чем говорить о ней; через несколько дней после этой эскапады, то есть, пятью или шестью неделями позже, и когда узнали, что мы не должны больше съехаться вместе, я получил записку, написанную неизвестной рукой, но по почерку я прекрасно догадался, что наверняка это была рука Дамы; и тот, кто мне ее передал, назвал Мадам Маркизой де Виртевиль ту, кто попросила его вручить мне ее в руки. Это имя мне было точно так же неизвестно, как и почерк, но так как тот, кто мне ее принес, был молодым дворянином доброго вида, и кто, чувствовалось, был уверен в себе, я не пожелал сразу же сказать ему, будто бы я не знаю, откуда он явился, до тех пор, пока не увижу, что же содержалось в этой записке. Итак, я ее тотчас открыл и нашел там объяснение в любви, что не было мне вовсе безразлично. Она содержала вещи, о каких я буду помнить всегда так хорошо, что если я и не передаю ее в тех же самых словах, то все равно смысл ее от этого мало изменится. Она содержала, говорю я, что вот уже бесконечное время испытывают уважение ко мне, потому как называют бесконечным все, что необычайно досаждает; эта досада проистекала из того, что у меня была жена, и проявляли достаточную деликатность, не желая разделения сердец; но теперь, когда узнали, что моя жена рассталась со мной, а я с ней, были готовы засвидетельствовать мне, насколько ценят меня; если я пожелаю оказаться на следующее утро к десяти часам на Улице двух су, у ворот Отеля Суассонов, я увижу наемную карету, что остановится по другую сторону улицы, в десяти шагах оттуда; пусть же я изволю подняться внутрь, и там я найду Даму, кто пишет мне в настоящий момент; в остальном, пусть же у меня не сложится дурного суждения об услужливости кавалера, подателя этой записки, она мне откровенно скажет, что никогда не видела его до того, как ему ее передала; она услышала, как он говорил в театре, будто бы хочет познакомиться со мной, дабы вступить в первую Роту мушкетеров; она поймала его слово на лету и предложила ему дать рекомендательное письмо ко мне.
Ее рекомендация так мне понравилась, что я тут же сказал этому дворянину, что буду рад оказать ему услугу. Я спросил его, однако, кто и откуда он был, дабы, когда я представлю его Королю, я мог бы сказать об этом Его Величеству и не предлагать ему подданного, недостойного Роты, какую он почтил своим особым уважением. Тот мне ответил, что он был сыном одного Советника Бретани, и его отец имел двадцать добрых тысяч ливров ренты. Это мне весьма понравилось, потому как мне требовались люди, вроде него, дабы противостоять Месье де Молевриеру, то есть, чтобы содержать Роту, какой я имел честь командовать, в таком же состоянии, в каком он начинал содержать свою. Однако, как если бы я не знал, что он никогда не видел, за исключением этого раза, так называемую Маркизу де Виртевиль, я ему сказал, дабы попробовать выведать о ней новости, что он не мог бы найти лучшей подруги подле меня, кроме этой Дамы, и я теперь намереваюсь быть его командиром, пока он будет оставаться в Роте. Он мне простодушно ответил, что я не должен приписывать ему достоинства знакомства с нею, поскольку он никогда ее не видел, кроме одного раза в комедии. Он рассказал мне об этом в то же время все, что она мне уже поведала сама, а когда он добавил к этому, что никогда не видел ни столь красивой, ни столь обаятельной женщины, он возбудил во мне такую влюбленность, что ночь длилась для меня тысячу лет, настолько я желал уже увидеть себя на свидании, какое она мне назначила.
Дворянин спросил меня, однако, где она жила, дабы сходить поблагодарить ее за любезность, какую она ему оказала, потому как он не осмелился спросить об этом у нее самой ради сохранения приличий. Он не смог также спросить об этом у ее лакеев, потому как она не пожелала позволить ему подать ей руку, дабы проводить ее до кареты, притворившись, будто она собиралась зайти к комедиантам, кому ей якобы нужно было что-то сказать. Он не захотел показаться нахальным, и, от чистого сердца поверив всему, что она ему сказала, он прямо оттуда явился ко мне, настолько его разбирало желание стать мушкетером. Он не обратил никакого внимания, был ли это удобный час меня повидать или же нет; красота Дамы уверила его, что я не придам этому особенного значения, больше того, ему доставило такое удовольствие получить что-то из столь прелестной ручки, что когда бы даже была полночь, он счел, будто бы я буду еще слишком счастлив предстать перед ним.
/Сдержанность и предосторожность./ В то же время, как он расспрашивал меня вот так о ее жилище, он рассыпался передо мной в величайших извинениях за свое столь вольное обращение со мной. Он мне сказал, что прекрасно знал — это не придаст ему особенной чести, но слова сами срывались с его губ, прежде чем он успевал их обдумать, настолько он желал выразить признательность столь прекрасной Даме. Я ему ответил, что ему нечего так заботиться извиняться передо мной, поскольку, далеко его не порицая, я благодарю его за рвение; однако ему не выпадет удовольствия сходить ее повидать, потому как у нее очень ревнивый муж, на кого все нагоняет страх, вплоть до его собственной тени; такова уж обычная участь красивых женщин; но, хотя она от этого частенько страдала, она, однако, меньше достойна жалости, чем какая-либо другая, потому как она терпела все это с ангельской кротостью; и только лишь я один пользуюсь привилегией ее видеть, потому как я старинный друг ее супруга; сам не знаю, из-за чего, просто не сумею сказать, я не был ему более подозрителен, как если бы ему нечем было рисковать со мной; а я находил это весьма занятным, будто бы у меня не было глаз, как у другого.