Men from the Boys, или Мальчики и мужчины
Шрифт:
Кен двинулся дальше. Я взял его под руку и помог преодолеть остаток пути.
— Здесь любят собак, — сказал он. — Великие любители животных. Эти двое очаровашек живут в квартире надо мной. Вместе со старухой матерью. Они любят свою мамашу и свою шавку, а больше никого, насколько мне известно.
Мы достигли площадки второго этажа. Ключи были у него в руке, зеленая дверь, перед которой мы стояли, казалась сделанной из картона. Я слышал какие-то звуки, напоминавшие шум сотни телевизоров. Я к такому не привык. Чтобы в доме было столько соседей.
— Спасибо за то, что помогли
Мне хотелось убраться отсюда. Но я посмотрел во двор и увидел, что там продолжают слоняться Старые Парни со своей собакой-убийцей. Они прогуливались вокруг тесно припаркованных автомобилей, словно владели всем, что было вокруг, их гигантские плеши сияли, будто двойная луна. Это походило на автостоянку в аду.
Поэтому мне не оставалось ничего другого, как последовать за Кеном внутрь. Его квартира казалась слишком крошечной для последнего жизненного пристанища. На стене висел плакат в рамке — блондинка на белом пляже. «Австралия, — гласила подпись. — Чего ты ждешь?»
На каминной полке стояли фотографии. Черно-белое фото — моряк и его невеста. Еще одно черно-белое фото — боксер, позирующий на камеру, пытающийся сдержать улыбку. Молодой Кен Гримвуд, левая рука сжата в кулак и выброшена вперед, искрящиеся глаза, живот похож на стиральную доску. И потускневшая фотография — трое улыбающихся детей, шестидесятые годы. Два мальчика и девочка, ухмыляются на пороге трейлера.
— Хорошо оказаться дома, — прокашлял Кен. — Присаживайтесь, а я поставлю чайник.
Я опустился на оранжевую софу из какого-то синтетического материала, модного в пятидесятые, а теперь — источника пожароопасности. На журнальном столике лежал экземпляр «Рейсинг пост». Казалось, что софа засасывает меня в свое полиэстеровое сердце.
Раздался телефонный звонок. Кен чем-то гремел на кухне размером с гроб, готовя чай. Телефон продолжал звонить. Я снял трубку.
— Папа?
Женский голос. Дочь из Брайтона. Трейси.
— Я его привез, — сказал я.
Она захотела узнать, кто я такой. Я представился. Никаких извинений за то, что не перезвонила. Никакой благодарности за то, что Волшебное Такси Гарри доставило Кена домой из больницы.
— Он в порядке? — спросила она.
Я посмотрел на телефон.
— Он умирает, — ответил я.
Кен вернулся в комнату с двумя чашками чая на подносе. Отчаянно дымила самокрутка, зажатая у него в губах.
— Я знаю, что он умирает, — резко ответила она, словно я был идиоткой горничной. — Я имею в виду, помимо этого.
— Помимо того, что он умирает? О, помимо этого все в полном порядке.
Я услышал раздражение в голосе женщины:
— Он ведь больше не курит? — Затем ее голос дрогнул. — О, несносный старик.
Кен улыбнулся мне и наклонился, чтобы поставить чай на журнальный столик. Выпрямившись — это заняло некоторое время, — он взял у меня трубку. Я слышал голос его дочери. Сам он говорил немного:
— Да… нет… собственно говоря, да… вообще-то нет.
Он подмигнул мне и глубоко затянулся. Я отвернулся. Я уже решил, что она мне не нравится.
Но она была права.
Он — несносный старик.
— Она
Истеричный голос дочери зазвенел у меня в ухе.
— Не могу поверить, что вы разрешаете ему курить, — выпалила она. — Вы с ума сошли?
И она бросила трубку. Кен посмеивался.
— Я был женат на ее матери почти пятьдесят лет, — сказал он. — А она со своим ничтожным мерзавцем, за которого вышла замуж, не протянула и сорока пяти минут. Но они успели родить пару ребятишек. И она еще будет учить меня жить!
Я отхлебнул чаю. Он был обжигающе горячим, но я старался пить его большими глотками, несмотря на тридцатиградусную жару. Я хотел убраться отсюда.
Кен снял очки, взял «Рейсинг пост» и сощурился на нее, как крот, хлопая по карманам пиджака. Он слепо оглядел комнату, и мне впервые показалось, что я вижу на лице Кена Гримвуда тень страха.
— Очки для чтения, — проговорил он. — Неужели я оставил их в больнице?
Он сделал движение, желая встать, но я поднял руку. Жизнь слишком коротка, подумал я и стал искать пропавшие очки для чтения. Спертый воздух с запахом застарелого дыма жег мне глаза, и мне снова захотелось домой. Прозвенел звонок у входной двери, и старик пошел открывать. Сейчас я найду его очки и уйду.
— Посмотрите в комоде, — посоветовал он, ковыляя к двери.
Я выдвинул ящик комода и стал рыться среди хлама — старые счета, пенсионная книжка, открытки из Австралии, подписанные витиеватым почерком.
И прямоугольная бордовая коробка, явно очень старая, из давних времен. Она была размером с сотовый телефон. Очки для чтения лежали рядом с ней, на стопке доисторических букмекерских бланков. Возле двери раздались голоса.
Я поднял глаза и увидел, что Кен впустил еще одного старика. Более щуплый, чем он сам, с азиатской внешностью и кожей золотистого оттенка. Он был стар, может, чуть моложе Кена, но его лицо странным образом не тронули морщины. Я снова посмотрел на коробку. Поднял ее. Пока старики топтались в прихожей и слышалось бормотание Кена, я ее открыл.
И увидел крест Виктории [6] .
Я почувствовал укол — чего? Конечно ревности — медаль моего отца «За выдающиеся заслуги» была второй высшей наградой за храбрость. Крест Виктории превосходил ее, и намного. И я был потрясен. И пристыжен. Все это поразило меня одновременно и было столь же реальным, как пинок в живот.
Я никогда раньше его не видел. Я миллион раз держал в руках отцовскую медаль «За выдающиеся заслуги», но никогда не видел крест Виктории. «ЗА ГЕРОИЗМ», — значилось на полукруглом свитке под львом и короной. Орден висел на кольце, прикрепленном к планке в виде листьев лавра. Ленточка была бледно-розовой, но, возможно, она просто выцвела со временем. Я закрыл коробку и задвинул ящик. Потом снова выдвинул его и вынул оттуда очки.
6
Высший военный орден в Великобритании. (Прим. перев.)