Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]
Шрифт:
— Так все думают, когда проходят мимо. А подвалы питерских домов — это фундамент бутового камня в полтора–два метра толщиной, в котором надо отбойным молотком пробить дыры для подвода внешних труб. И сделать это надо почти на уровне пола, то есть полулежа. В полутьме, иногда по колено в воде, при постоянной нехватке воздуха. Ошалевшие крысы шныряют вокруг. Грязь, хлам, паутина. В общем, — Ад, только наяву! Через неделю мы начинаем работать в подвале этого дома. Но тебя Кузьмич туда не пошлет, — закончил я.
— Это почему? — возмутился Андрей.
— Потому что тебе вечером надо изображать королей и вельмож. Да к тому
— Да, Серега, — сказал Андрей, — у меня в воскресенье — премьера.
— Поздравляю, — искренне обрадовался я. — Кто на этот раз?
— Жак Оффенбах, конечно, — ответил Андрей. — «Перикола». Придешь? Я тебе оставлю два пригласительных билета.
— Конечно, приду, — ответил я. — Какая же это премьера без меня!
Андрей поступал в этом году в Ленинградскую Консерваторию, приехав из какого–то уральского города. Прошел все «туры», но на собеседовании ему все–таки сказали, что он не прошел «по конкурсу». Но, признав, что тенор у него «великолепный», посоветовали обратиться в театр–студию при Дворце культуры Первой пятилетки. Андрей с радостью ухватился за эту возможность. Театр был музыкальный. Дворец находился почти напротив Консерватории, сзади Мариинского театра оперы и балета. Так что все складывалось блестяще! Он мог постоянно бывать на всех спектаклях «Мариинки» и по вечерам брать уроки вокала в Консерватории. Дело было за малым. Нужна была ленинградская «прописка». Так, Андрей оказался в нашей бригаде. Жил он в строительном общежитии на обуховской окраине города, где должен был жить и я. И каждый день после работы мчался то к себе в студию, то в Консерваторию на занятия. И был счастлив…
— Андрей, у меня к тебе будет просьба, — сказал я, когда мы закончили работу. — Зайди в конце дня в сорок восьмую квартиру. Ты слышал, там, на кухне надо посмотреть кран.
— А ты, что сам не пойдешь? — спросил удивленно Андрей. — Это же Галина тебя зовет. Вы, что поссорились?
— Да, понимаешь, вчера ночью на меня что–то нашло, и я наговорил ей много лишнего.
— Ну, так извинись. Подумаешь, проблема! — сказал Андрей. — Она, конечно, старше тебя, но, по моему, хорошая женщина.
— Вот именно! Я не хочу хорошей женщине морочить голову. Надо с этим кончать. Да, у меня, ты знаешь, на это совсем нет времени.
— Да, — задумчиво сказал Андрей, — так мы с тобой останемся «старыми холостяками». А в квартиру я зайду, хотя уверен, что с краном там все в порядке.
Мы поднялись на третий этаж и сели на сложенные на лестничной площадке батареи. До обеденного перерыва оставалось около получаса.
— Послушай, Серега, — спросил меня Андрей, — а почему ты не поступал на дневное отделение Университета?
— Видишь ли, мой друг, когда я приехал в Ленинградский университет, то оказался в интересной кампании жаждущих стать философами. Здесь были председатель литовского колхоза, инструктор белорусского провинциального райкома партии, профсоюзный деятель «местного значения» из Казахстана и даже «капитан Дальнего плавания», правда, речного, ну и прочее. Некоторые из них не только не знали того, что Карл Маркс никогда в России не был и с Лениным не дружил, но и весьма «условно» владели русским языком. Но у всех были необходимые «рекомендации», которых у меня не было. Я наивно рассчитывал на
— Мда, — глубокомысленно подвел итог моих воспоминаний Андрей, — нам с тобой повезло.
— Если это можно назвать везением! — закончил я.
Мы спрыгнули с батарей, и пошли в квартиру, где был бригадир. Здесь уже собралась почти вся бригада.
— Ну, что, мужики, «большой перекур», — сказал Кузьмич.
Все спустились во двор. Здесь к нам присоединились остальные, которые работали в других подъездах. Мы вышли на Нарвский проспект.
— Так, — скомандовал Кузьмич, — Философ и Пацан в «Гастроном». Остальные — за мной.
Мы с Андреем зашли в магазин. Я купили три пачки пельменей и две бутылки «Московской». Андрей отправился в «бытовку» варить пельмени, а я присоединился к остальным в «Закусочной». Здесь уже были заняты столы–стойки, на которых стояли кружки с пивом. Пока я расплачивался за пиво, Кузьмич разлил всем в кружки «на глаз» по «сто» и произнес, как всегда:
— Что–то стало холодать…
— Не пора ли нам поддать, — дружно ответили мы и осушили свои кружки пива «с прицепом».
Душа у меня стала отогреваться. Затем все, повеселевшие, отправились в «бытовку», которая находилась в том же доме, где мы работали, в так называемой «дворницкой» в полуподвальном этаже, Здесь уже нас ждал Андрей с закипевшими в огромной трехлитровой кастрюле пельменями.
Во время обеда Кузьмич меня спросил:
— Сережа, сколько у нас в «заначке»?
— Как всегда. На неделю хватит.
— Ладно. Ты, кстати, после работы останешься?
— Нет, сегодня же четверг. У меня занятия в Университете.
— Ну что ж, тогда и мы не остаемся. Ничего, потерпим до субботы. Ты, как в субботу свободен?
— Свободен. Я мы, что опять работаем в субботу?
— Работаем, работаем. Надо же людям дать тепло к Новому году. Так что до субботы, Философ, никому ни копейки. Даже мне! Понял?
— Ладно, понял, — ответил я.
После обеда я работал на монтаже. Не дожидаясь Андрея, чуть раньше всех, я ушел в бытовку. Быстро переоделся и выскочил на улицу. Нырнул в метро и через несколько минут вышел на Московском вокзале.
Проехав по Лиговке три остановки на трамвае, я подошел к дому, где снимал «койку» в небольшой коммунальной квартире. Я открыл ключом входную дверь, прошел по коридору и вошел в свою комнату. В продолговатой шестнадцатиметровой комнате располагались металлическая кровать моей «Хозяйки» с набалдашниками на спинках и «горкой» подушек под тюлевой накидкой, напротив нее платяной шкаф, рядом с ним «обеденный» стол у окна, из которого была видна, находившаяся в двух метрах кирпичная стена соседнего дома, и напротив стола у двери, отделенный от кровати изразцовой печкой, «мой» кожаный диван с зеркалом на верху спинки и со слониками на полочке. На диване возлежал Олег.