Мент. Ликвидация
Шрифт:
— Ну как же! — слегка обиделся он. — Чем наш Рудановск хуже других городов?
— Ничем, — заверил его я.
— И правильно думаете, — воспрял духом директор музея. — Рудановск, конечно, не Москва и Петроград, но кое в чём можем утереть нос даже областной столице.
— И этим кое-чем, конечно, является городской музей искусств, — продолжил за него мысль я. — Я правильно понимаю?
— Да, — с гордостью подтвердил он. — Конечно, музей — громко сказано… Скорее галерея, в которой представлены полотна наших местных художников: Иртыш-Пентковского,
— Ипполит Севастьянович, я очень люблю изобразительное искусство и, когда найдётся свободное время, обязательно выберусь к вам на экскурсию, но пока решительно не понимаю, чем могу вам помочь.
Он устало вздохнул, снял берет, скрывавший внушительных размеров лысину, промокнул с неё пот носовым платком и упавшим голосом сообщил:
— Нас обокрали.
— Нас, это в смысле — вас лично?
— Нас, это в смысле, всю страну, Россию! — торжественно объявил Осипов. — И это, заметьте, отнюдь не в переносном смысле! Ночью галерею ограбили. Воры похитили самое ценное.
— То есть ночью в музей проник грабитель и вынес оттуда полотна этих самых Пентковского и Кикабидзе? — задал уточняющий вопрос я.
Понятия не имею, что рисуют местные «рафаэли», но мне их фамилии точно ничего не говорили, и надо быть круглым идиотом, чтобы польститься на их произведения искусства.
— Арчехабидзе! — плаксиво поправил меня Осипов. — Плохо не знать фамилии знаменитых земляков! — добавил он с укоризной.
— Виноват, Ипполит Севастьянович, — с улыбкой произнёс я.
— Вижу, вы ничего не понимаете, как и ваш дежурный, который всё пытал меня — какие ценности вынесли из музея. Когда я ему сказал, что бесценные — он рассмеялся мне в лицо и отказался принимать моё заявление.
— А вот это непорядок, — изменился в лице я. — Милиция обязана принимать заявления от граждан. Даже если речь идёт о похищенных произведениях гражданина Арчехабидзе, — для меня было подвигом запомнить фамилию этого деятеля искусств.
— Дело не в Арчехабидзе, — понизив голос, произнёс Ипполит Севастьянович. — В конце концов когда-нибудь его полотна получат свою известность далеко за пределами города и даже губернии, и новости в газетах о том, что его работы похищены послужат тому хорошей рекламой.
У меня в голове тут же появилась первая версия. Наверное, это сам грузин-художник организовал кражу, чтобы повысить градус интереса к своему творчеству. Для искусства годится любой пиар, включая самый чёрный.
И тогда дело выеденного яйца не стоит. Возьмём Арчехабидзе в оборот, защемим между дверями его «фаберже» (в переносном смысле, конечно) — и тогда расколем его по полной программе, а это плюс один не только к карме, но и к отчётности, за которую с меня уже начали спрашивать и горисполком, и горком.
Но такая стройная и логичная версия рассыпалась в пух и прах после следующих слов хранителя городского музея:
— Товарищ Быстров,
Я невольно сглотнул слюну.
— Простите, Ипполит Севастьянович, Серов — это тот самый?
— Тот самый, — подтвердил мои худшие опасения он. — Валентин Александрович Серов.
Ох ты, ёшкин кот… Не было печали! В моём времени из-за пропажи картины Серова на уши поставят всю полицию. Это же художник мирового уровня!
Конечно, странно, что его картина висит не в какой-нибудь Третьяковке, а в галерее маленького провинциального городка, но, с другой стороны — почему и нет. Разве жители Рудановска не достойны любоваться настоящим искусством, не выезжая за пределы любимого города? По-моему, ответ вполне понятный.
— Вы сказали об этом дежурному? — сказал я, начиная слегка закипать от гнева.
Похоже, сегодня кое-кому влетит по-крупному. Заставляю вызубрить инструкцию от корки до корки, а потом устрою экзамен.
— Конечно, — удивился хранитель музея. — Но, когда сообщил, что на портрете изображена бывшая помещица Гальская, ваш дежурный сказал, что наследие проклятого царизма нашу рабоче-крестьянскую милицию не интересуют. Но ведь это не так! — воскликнул директор. — Настоящее искусство ведь вне времени и политики! И картины Серова — это не какое-то проклятое наследие кровавого царизма! Это достояние республики! И мы просто не имеем морального права от него отказываться. — Он вперил в меня угрюмый взгляд. — Товарищ Быстров, скажите, вы будете заниматься этим делом или мне придётся жаловаться в Москву самому Луначарскому, который, кстати, бывал у нас, видел эту картину и очень высоко оценил её. Сказал, что не каждый музей может похвастаться такой роскошью!
— Значит так, товарищ Осипов, — заговорил я. — Жаловаться никуда не надо, мы сделаем свою работу без всяких окриков сверху. Сейчас мы пройдём в мой кабинет, я вызову своих лучших специалистов и лично! Лично, — с нажимом добавил я, — займусь этим делом. Мы сделаем всё, чтобы шедевр изобразительного искусства вернулся на своё место.
Толстяк просиял.
— Спасибо, товарищ Быстров! Не зря о вас говорят столько хорошего! Городу повезло с таким начальником милиции.
Похвала, конечно, была приятна.
В ответ я лишь улыбнулся.
— Спасибо говорить ещё рано, Ипполит Севастьянович. Вот найдём похищенное, тогда и поблагодарите. А пока прошу следовать за мной.
Глава 15
По пути к себе я прихватил удачно подвернувшегося под руку Леонова. Вместе мы подошли к дежурному.
Тот при виде нас расторопно подскочил.
Мы оторвали дежурного от завтрака. В его густых рыжих усах застряли хлебные крошки, в руке осталась кружка с недопитым чаем. Конечно, дежурный увидел с нами Осипова, и потому во взгляде усача застыл немой вопрос: пронесёт или нет?