Менуэт Святого Витта
Шрифт:
У тебя все глупые, с холодным ожесточением подумал Стефан. Все, кто не потусторонний, как ты, кто не витает духом в иных слоях мироздания, а живет сегодняшним днем, таскает из болота торф и ни бельмеса не смыслит в твоей астрофизике, – все они для тебя не более чем глупые дети, не поумневшие за сорок лет, и я, наверно, в их числе. А ты подумал, умник, что Дэйв бил тебя по роже не только из-за твоего отказа идти воровать бластер? По такой роже тому, кто голодный, бить одно сплошное удовольствие. Они ведь все как один убеждены, что я тебя подкармливаю за их счет, ни один не поверит, что это не так…
Вслух он сказал:
– С Дэйвом мы разберемся. Я,
Анджей облизнул толстым языком толстые губы и моментально стал похож на жабу, только что слопавшую вкусного жука и оттого невероятно самодовольную. Всякий знал, что это означает: готов материал для доклада. Пупырь обожал делать доклады. Без сомнения, в такие минуты он ощущал себя серьезным ученым, выступающим перед коллегами, и не снисходил к уровню слушателей. Стефан не раз думал о том, что на Земле Анджей мог бы стать ученым. Может быть, даже крупным ученым. Здесь ему не хватало масштаба исследований и чувствительности аппаратуры.
– Сегодня делаю доклад. По теме – итоговый.
Стефан с трудом удержал себя в кресле. Врет? Нет, он бы не решился… Этот – нет. Кончилось. Не просто очередной доклад, целиком, полностью и в приложениях посвященный очередному уточнению очередной модели, – а итоговый доклад по теме! Окончательный. Финиш. Больше тридцати лет работы, нудной и каждодневной, если считать от того времени, когда Анджей, разобравшись в приборах и собрав крохи наблюдательного материала, слепил кое-как первую модель этого солнца, крайне наивную и даже смешную с позиций сегодняшнего дня. За тридцать лет ему удалось сделать то, на что астрофизики Земли потратили столетие, при том что Солнце устроено много проще этой гнусной звезды. И ведь никто не верил, что получится, сам же Анджей не верил: «С таким барахлом, как наш нейтриноскоп…» А я его заставил, подумал Стефан с гордостью. В этом и моя доля успеха. Иногда это очень важно – заставить.
– Ну? – спросил он.
Жаба поцокала языком. Пупырь наслаждался – держал паузу.
– Вечером расскажу всем. Ты им объяви, чтобы собрались.
– А почему не сейчас?
– Вечером, вечером.
– Мне ты расскажешь сейчас, – медленно и раздельно произнес Стефан.
И тотчас исчезла самодовольная жаба, прыгнула в болото и затаилась – остался лишь нескладный толстый подросток с уродливыми руками и подбитым глазом, очень старающийся не скреститься взглядом с неподвижным взглядом Стефана.
– Ну, может, вечером, а? – проныл он. – Я и не готовился еще…
– Поговори еще у меня, – фыркнул Стефан. – Обойдешься.
Анджей тяжко вздохнул. Его грабили. У него отнимали аудиторию. Трибуну. Но он справился.
– Я это… диаграммы нарисовал… принесу.
– А без диаграмм? – с интересом спросил Стефан.
– Без диаграмм ты не поймешь… Ой, то есть я хотел сказать… я не хотел…
– Уже сказал. Ладно, я не слышал.
И Стефан уступил кресло. Анджей снова вздохнул, но уже не так обреченно, кашлянул, покряхтел в кулак, и кресло под ним, прогнувшись, пискнуло о пощаде. Уродливые лапы легли на пульт с каким-то даже изяществом, а короткие пальцы словно бы удлинились необъяснимым образом по меньшей мере втрое. Кроме Анджея, лишь Стефан, да еще Уве и Донна знали наизусть всю последовательность операций по пробуждению работоспособных остатков корабельного мозга, но Анджей справлялся быстрее.
– Когда-нибудь он точно откажет, – бормотал Анджей. – Не вечный же он… Всякий раз боюсь: а вдруг сейчас, а?
– Не сейчас, – сказал Стефан. Он не был уверен в этом.
Наконец экранчик засветился, тускло и робко, и почти сразу – Стефан не успел заметить, как Анджей это сделал, – на экранчике возникла модель звезды: набор концентрических окружностей в левой части экранчика и плотные колонки цифр в правой. Анджей с облегчением выдохнул, задвигался, усаживаясь поудобнее, и потер руки столь энергично, что Стефану стало даже непонятно, как это все его наросты и болячки не ссыпались на пульт.
– Итоговая модель, – объявил он и повозил толстым пальцем по экранчику. – По сути, это первая непротиворечивая модель нашей звезды и, вероятно, последняя. Лично я думаю, что она верна, причем отнюдь не только в первом приближении. До сих пор мы исходили из естественного предположения, что планета и звезда имеют одинаковый возраст, что вовсе не очевидно и ниоткуда не следует. Будь это так, и прежняя модель была бы хороша. Я, конечно, не утверждаю, что новая модель идеальна, просто с нашей аппаратурой большего не сделать… – Анджей выдержал укоризненную паузу, словно в малой пригодности аппаратуры «Декарта» для астрофизических исследований был виноват не кто иной, как Стефан. Стефан фыркнул. – Возраст планеты нам известен с приемлемой точностью. По-видимому, звезда старше планеты, и если мы это допустим, а мы должны это допустить, то сразу же устраняется ряд существенных расхождений между наблюдательными данными и результатами расчетов, тем более неприятных, что…
– Понес, понес… – морщась, сказал Стефан. – Тебя об этом спрашивали? – Он ткнул пальцем в экранчик. – Это что?
Анджей вмял в щеки воротник – пожал плечами. Вопрос был для него дик.
– Внешняя конвективная зона, что же еще…
– Так. А это?
– Тоже конвективная зона. Внутренняя.
– Две конвективные зоны?
– Так я же и говорю! – закричал Анджей и даже вскочил с кресла, но тут же прикусил язык и сел. Кресло крякнуло. – Третью я не нарисовал, она маленькая и влияет лишь количественно. Тут у меня расчеты, я мог бы подробно…
– Подробно на докладе наболтаешь, – прервал Стефан. – Ты давай самую суть.
– Самую суть я не умею, – уныло признался Анджей.
Стефан махнул рукой. Приходилось терпеть. Если хочешь управлять людьми, нужно уметь снисходить к их маленьким слабостям, а слабости Пупыря еще не из худших. Эта мысль, пока Анджей, ловя за хвост прерванную фразу, кряхтел, облизывал губы и колыхался в кресле, успела прокрутиться в голове Стефана несколько раз. Вот интересно: почему я, собственно говоря, решил, что хочу управлять людьми? Не хочу я этого, с внезапной ясностью понял он. Давно уже не хочу. Устал. Как же вы до сих пор не дотюкали, не допетрили, что не я хочу вами командовать, а мне приходится вами командовать, потому что я не знаю, кем вы станете, когда от вашего зада уберут кнут и покажут путь в кладовку, где хранятся пряники… Нет, не так… Не знаю – так можно сказать при всех, на общем сборе, и это будет неправдой. Знаю. То-то и оно, что очень хорошо знаю.
Потому что мы – общество, подумал Стефан. Без стаи особь погибнет. И человек без общества погибнет тоже, без структуры он погибнет, а структура – это иерархия. Между прочим, ничего умнее метода кнута и пряника человечество в области управления еще не выдумало. Не нравится? Понимаю. Хочешь выжить один? Пожалуйста. Катись! Твой уход ослабит структуру, но ослабить ее НАСТОЛЬКО – твое право. Уходи – и это будет честно. Мы всего лишь люди, дети людей, не требуй от нас большего. Почаще глядись в зеркало и утверждайся в правоте Дарвина.