Меня нашли в воронке
Шрифт:
А Леонидыч и компания скатились как раз в эту.
Дед чуть-чуть подзадержался:
– Как вы?
– шепнул он.
– Порядок в танковых частях!
– ответил, и тоже шепотом, Таругин, уважавший эту поговорку и старавшийся жить по ней.
– Скотина упирается, я уже всю ногу о его задницу отбил.
В этот момент в ночной тишине заматерился в полголоса Еж:
– Какая сволочь противотанковых мин накидала! Я палец сломал!
«Чтобы ты башку себе сломал, скотина колючая!» - Яростно подумал дед. И не только дед…
С высотки хлопнул залп минометов в
И тут же взметнулись фонтаны небольших разрывов.
– Гаубицы?
– невпопад спросила Марина.
– Минометы. Маленькие. Будем сидеть тихо - не заденут.
– А я на чего-то мягкое упала… - сказала Ритка. А потом ойкнула…
Дед посмотрел под ноги.
На дне воронки лежали тела пяти убитых наших солдат. Безоружные, но остальная амуниция на месте. Маринка с Ритой попытались, было, подняться чуть повыше, чтобы не наступать на трупы. Но особо близкий разрыв - и они обе взвизгнули и снова свалились на дно.
Дед снял с убитых каски и протянул девочкам. Маринка замотала головой:
– Не, не, не… Я с убитого не возьму, нельзя!
– в черных глазах ее плескался страх перед минами и ужас перед мертвыми.
Опять хлопнуло рядом и сверху полетели ошметки грязи. Рита поколебалась и каску одела, а вслед за ней и Марина. Дед тоже взял себе стальной шлем, валявшийся у ноги в глине, и нахлобучил на голову. Что-то там мешалось. Он шлепнул по каске. По лицу и по шее потекли какие-то струйки. Кирьян Василич снял ее, посмотрел внутрь. А внутри, словно в котелке, перемолотой кашей плюхалась грязь с осколками костей, волос и мозга. Он утер лицо и в свете гаснущей уже ракеты увидел на ладони чужую кровь. Хорошо, девоньки не видят. Те сидели, спасая друг друга древним женским способом - обнявшись и уткнувшись друг другу в плечи.
Унтер взял другую каску, положив эту аккуратно на место.
– Петер!
– Чего?
– Ну шо там?
– Ничего.
– Як цэ ничого?
– Значит ничего. Сам посмотри.
Второй часовой высунулся из окопа:
– Якось дывно цэ…
– Чего?
– Чого, чого… Ни чого! Чого воны по одному мисцю бьють и бьють?
– Не знаю, я, Петер…
– Пэтро, сэло ты латышськэ! Знаешь, шо… - сказал старший сержант Слюсаренко.
– Чего?
– флегматично ответил латыш Петер с революционной фамилией Райнис.
– Та ничого! Нэ дратуй мэнэ, чухонэць!
– Сам-то хохол!
– пожал плечами рядовой.
– Погукай лэйтенанта. Скажы - нимци минамы жбурляють по одному й тому мисци вжэ мынут пъятнадцять. Нэхай сам идэ глянэ. Запамъятав?
– Запомнил.
– Хэй! Стий!
– Чего?
– На махры, покурыш там… Дылда нерусская…
Кирьян Василич в этот момент тоже сворачивал козью ногу, озабоченный двумя заботами - как бы не прямое попадание и как там дурак Ежов. Хотя чего он дурак-то? Немцы, наверняка, высмотрели их сразу. Под таким-то светом… Подпустили на пристрелянное место и давай лупить, сволочи.
Немцы долбили долго, с полчаса, не меньше. Но прекратили. Дед тихим голосом позвал:
– Эй, майор! Жив ли?
Из воронки, где отлеживались Леонидыч, танкист и фон Шальбург, ответили:
– Живы. Все. И целы. Олег как на невесту навалился на фрица.
– У нас тоже все ладненько. Как там ежиная шайка?
– Не знаю… Отстали они. Ну что, дернемся?
– Погоди. Подождем еще минут двадцать. Немцы все свои цейсы сейчас прозыривают.
– Тоже верно. Олег, да слезь ты с него. Придушишь ведь.
В воронке Леонидыча послышалась возня, потом кто-то застонал.
Дед встревожено спросил:
– Чего еще?
– Да ничего… Олег фону руку отдавил.
– Ерундовина… - успокоился дед.
– Нам сейчас его ноги целые нужны, да башка.
– А остальное?
– из темноты доносился приглушенный голос Микрюкова.
– Позвоночник еще. Как несущая конструкция… Чтобы башка его дурная в трусы не упала. А вот руки ему ни к чему. Бесполезный инструмент. И даже вредный, я бы сказал.
В этот момент разговора, заведенного более ради поддержания измученных девчонок, находившихся уже в полукоматозном состоянии от всего происходящего с ними, в небе что-то застрекотало, зашуршало, а потом мелькнула гигантская черная тень.
– Мамочки!
– вздрогнула Рита.
– Это еще чего?
– удивился дед.
Стрекотание внезапно оборвалось.
– Ведьмы… - подал голос Леонидыч.
– Чего? Майор, ты это… - озаботился душевным состоянием Микрюкова Кирьян Васильевич.
Из соседней воронки раздался смешок.
– Это немцы так наши ПО-2 прозвали - «Ночные ведьмы». Учебный самолетик из фанеры. Скорость - сто двадцать, максимум сто сорок километров в час. А ежели сильный встречный ветер - в воздухе зависает.
– Ночными ведьмами немцы женский авиаполк называли… А самолет - швейной машинкой, - внезапно подала голос Рита.
– Разве бабы летать умеют?
– еще больше удивился дед.
– Я думал только на метлах.
Месяц вдруг решил спрятаться в облаке. Дед, сразу посерьезнев, не мог этот упустить момент:
– Так, бабы… Как летаете - потом покажете. А сейчас ножками, ножками да по земельке!
Они выползли из воронки и, согнувшись в три погибели, побежали дальше, перепрыгивая и спотыкаясь об издолбленную землю.
Кирьян Васильевич бежал первый. Именно он со всей дури и влетел грудью и животом в натянутую колючку. Сначала, правда, не понял - удар, спружинило, затрещало тонким железом справа и слева и вцепилось в телогрейку.
Девки налетели в темноте прямо на него.
А с той стороны колючки кто-то закричал:
– Стой, кто идет?
– Наши! Девчат, наши!
А потом уже вдаль:
– Свои мы! Сынки! Свои! Партизаны мы!
Девчонки же старательно выпутывали когтистые крючья из телогрейки и ватных штанов деда. А по тому месту - откуда они уже выскочили опять забили минометы немцев.