Меня называют Капуцином
Шрифт:
Но тут Кулыгина перебила Селизнёва и сказала:
– Мы его просим уйти, а он не уходит.
– Да, – сказал Коршунов.
Милиционер подошел к Мышину.
– Вы, гражданин, зачем тут лежите? – спросил милиционер.
– Отдыхаю, – сказал Мышин.
– Здесь, гражданин, отдыхать не годится, – сказал милиционер. – Вы где, гражданин, живете?
– Тут, – сказал Мышин.
– Где ваша комната? – спросил милиционер.
– Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет, – сказал Кулыгин.
– Обождите, гражданин, – сказал милиционер, – я сейчас с ним говорю. Гражданин, где вы спите?
– Тут, – сказал
– Позвольте, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:
– Он даже кровати не имеет и валяется прямо на голом полу.
– Они давно на него жалуются, – сказал дворник.
– Совершенно невозможно ходить по коридору, – сказала Селизнёва. – Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.
– Присовокупляю, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:
– Он и ночью тут лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал.
Селизнёва сказала:
– У него вечно из кармана какие-то гвозди вываливаются. Невозможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь.
– Они давеча хотели его керосином поджечь, – сказал дворник.
– Мы его керосином облили, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:
– Мы его только для страха керосином облили, а поджечь и не собирались.
– Да я бы и не позволила в своем присутствии живого человека сжечь, – сказала Селизнёва.
– А почему этот гражданин в коридоре лежит? – спросил вдруг милиционер.
– Здрасте-пожалуйста! – сказал Коршунов, но Калугин его перебил и сказал:
– А потому, что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в этой – вот она, в этой – вот он, а уж Мышин тут в коридоре живет.
– Это не годится, – сказал милиционер. – Надо чтобы все на своей жилплощади лежали.
– А у него нет другой жилплощади, как в коридоре, – сказал Кулыгин.
– Вот именно, – сказал Коршунов.
– Вот он вечно тут и лежит, – сказала Селизнёва.
– Это не годится, – сказал милиционер и ушел вместе с дворником.
Коршунов подскочил к Мышину.
– Что? – закричал он. – Как вам это по вкусу пришлось?
– Подождите, – сказал Калугин и, подойдя к Мышину, сказал:
– Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу!
– Не встану, – сказал Мышин, продолжая лежать на полу.
– Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать, – сказала Селизнёва.
– Определенно, – сказал с раздражением Кулыгин.
И Коршунов сказал:
– Я в этом не сомневаюсь. Parfaitement!
Пашквиль
Знаменитый чтец Антон Исаакович Ш., то самое историческое лицо, которое выступало в сентябре месяце 1940 года в Литейном Лектории, любило перед своими концертами полежать часок-другой и отдохнуть. Ляжет оно бывало на кушет и скажет: «Буду спать», а само не спит. После концертов, оно любило поужинать. Вот оно придет домой, рассядется за столом и говорит своей жене: «А ну, голубушка, состряпай-ка мне что-нибудь из лапши». И пока жена его стряпает, оно сидит за столом и книгу читает. Жена его хорошенькая, в кружевном передничке, с сумочкой в руках, а в сумочке носовой платочек и ватрушечный медальончик лежат, жена его бегает по комнате, каблуками стучит как бабочка, а оно скромно за столом сидит, ужина дожидается. Все так складно и прилично. Жена ему что-нибудь приятное скажет, а оно головой кивает. А жена его порх к буфетику и уже рюмочками там звенит. «Налей-ка, душенька, мне рюмочку», – говорит оно. «Смотри, голубчик, не спейся», говорит ему жена. «Авось, пупочка, не сопьюсь», говорит оно, опрокидывая рюмочку в рот. А жена грозит ему пальчиком, а сама боком через двери на кухню бежит. Вот, в таких приятных тонах, весь ужин проходит, а потом они спать закладываются. Ночью, если им мухи не мешают, они спят спокойно, потому что уж очень они люди хорошие!
Лекция
Пушков сказал:
– Женщина, это станок любви, – и тут же получил по морде.
– За что? – спросил Пушков, но, не получив ответа на свой вопрос, продолжал:
– Я думаю так: к женщине надо подкатываться снизу. Женщины это любят, и только делают вид, что они этого не любят.
Тут Пушкова опять стукнули по морде.
– Да, что же это такое, товарищи! Я тогда и говорить не буду, – сказал Пушков, но, подождав с четверть минуты, продолжал:
– Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная.
Тут Пушкова опять стукнули по морде. Пушков попробовал сделать вид, что он этого не заметил, и продолжал:
– Если женщину понюхать…
Но тут Пушкова так сильно трахнули по морде, что он схватился за щеку и сказал:
– Товарищи, в таких условиях совершенно невозможно провести лекцию. Если это будет еще повторяться, я замолчу.
Пушков подождал четверть минуты и продолжал:
– На чем мы остановились? Ах да! Так вот: Женщина любит смотреть на себя. Она садится перед зеркалом совершенно голая…
На этом слове Пушков опять получил по морде.
– Голая, – повторил Пушков.
– Трах! – отвесили ему по морде.
– Голая! – крикнул Пушков.
– Трах! – получил он по морде.
– Голая! Женщина голая! Голая баба! – кричал Пушков.
– Трах! Трах! Трах! – получал Пушков по морде.
– Голая баба с ковшом в руках! – кричал Пушков.
– Трах! Трах! – сыпались на Пушкова удары.
– Бабий хвост! – кричал Пушков увертываясь от ударов. – Голая монашка!
Но тут Пушкова ударили с такой силой, что он потерял сознание и как подкошенный рухнул на пол.
Помеха
Пронин сказал:
– У вас очень красивые чулки.
Ирина Мазер сказала:
– Вам нравятся мои чулки?
Пронин сказал:
– О, да. Очень. – И схватился за них рукой.
Ирина сказала:
– А почему вам нравятся мои чулки?
Пронин сказал:
– Они очень гладкие.
Ирина подняла свою юбку и сказала:
– А видите какие они высокие?