Меня не видно изнутри
Шрифт:
– Слушай, золотце, – наплевав на исповедь Фрэдди, Север пристально, настойчиво глянул на Марго из-под бровей. – Может, ты тогда насчёт Алекс объяснишь?
– Слишком много «правды», золотце, – передразнила его Марго и обняла меня одной рукой. Встретив отпор, от нетерпения Север всё пуще раздражался:
– Опять девчачий сговор… И как же тогда вас звать, Ваше Высочество?
Его наезд меня насторожил.
– Алекс, как и прежде, – пролепетала я едва слышно. – Пока никто не знает, что значит моё имя, издеваться не выйдет.
Ребята молча переглянулись. Лица у них были как на подбор. Мы сделали перерыв, отправившись, кто куда: погулять, набрать ещё еды, поболтать друг с другом или просто молча выкурить сигарету.
Забравшись на крыльцо домика, где было тихо и темно, я наблюдала с высоты за общей картиной: Марго залезла на соседнее дерево – не такое огромное, как дуб, но тоже внушительное, и, галочкой зацепившись за ветку ногами, повисла вниз головой.
– Всё! Вот, видите, до чего вы меня довели? С вами повесишься со скуки.
– Вы посмотрите на неё. Никто Ваше Сиятельство не развлекает? – спросила Ди.
– Да!
Марк и Север, поспорив друг с другом, пытались закинуть кеды Севера на высокую ель – кто выше, а потом сами же ползали вокруг ствола в попытках их достать. Диана меланхолично прислонилась к лесенке, скрестив руки на груди, и молча созерцала. Вероника пританцовывала и напевала что-то шутливое про брата и рога, то и дело уворачиваясь от брошенных им шишек. Шейла растянулась на бревне, подложив под голову университетскую куртку Марка, и объедая пару веточек молодой черники. Фрэдди неподалёку беседовал с Ремом. Оба были неожиданно серьёзны и не смеялись.
Внутри одной из комнат на полке с припасами был припрятан мешочек орехов. Пока никто не видел, я набрала оттуда чуть-чуть фундука, чтобы покормить белок. Уселась на краю площадки, держась за ограждение, и, свесив ноги, болтала ими в прохладном ночном воздухе. Среди ветвей танцевали пушистые хвостики, но ни одна из белок не спустилась за угощением. Пришлось грызть орехи самой.
Снизу показался Фрэдди. Он ловко забрался на крыльцо и отряхнул штаны.
– Отсиживаешься в уголке, застенчивый цветочек?
– Какой цветочек? – я внимательно проследила в темноте за губами Фрэдди – вдруг мне что-то не так послышалось? Они чуть мерцали в полумраке, тая улыбку.
– Застенчивый цветочек. Тот, что прячется в тени, в укромном, неприметном местечке, подальше от толпы и солнечного света? Так говорят о людях, что предпочитают компании одиночество, – Фрэдди замер, положив руку на перила. Пальцы едва заметно сжали балку.
Фрэдди попал в точку. Я не ответила – смущение выдавало меня с потрохами, и вместо этого пожаловалась на неудавшееся знакомство с белками. В ладони осталась пара орешков. Тоскливо вздохнув, я отправила их в рот.
– Пытаться подружиться с лесными белками летом – дохлый номер, – объяснил Фрэдди. – Совсем не то, что с парковыми. Эти не жалуют людей. Вот зимой подкармливать – другое дело. Хотя ты вряд ли просидишь здесь так долго.
Фрэдди подал мне руку, намекая, что пора возвращаться. Я взялась за его тёплые пальцы, и, поднимаясь, задержала их в своих немного дольше, чем требовалось – ноги затекли от неудобного свешенного положения. От притока крови их остро закололо.
Я поблагодарила Фрэдди сквозь болезненный смех и размялась, прежде чем спуститься по лестнице. Спокойный, уравновешенный, вежливый – Фрэдди улыбался мне, и улыбка эта говорила, что всё в порядке. Такой дружочек-пирожочек, тёплый и мягкий как утренний тост. Пытаясь поддержать беседу, я несла какую-то чушь о белках. Меня словно прорвало. Поток речи хлестал изнутри. А потом в одну секунду разум переклинило, и слова вдруг растерялись. Мы в полной тишине спустились вниз.
Фрэдди подал руку и помог мне спрыгнуть на землю, а потом машинально, похоже, по давней привычке, с ободрением похлопал по спине – так по-домашнему, будто знал всю жизнь. От его прикосновения всё тело пробило дрожью. Либо это было уловкой, либо чистой наивностью, но Фрэдди почему-то решил, что я замёрзла, и набросил на мои плечи свою кожаную куртку – тяжёлую и тёплую. С одной стороны, жест личный, который мне пока не хотелось принимать, а с другой – слишком уютно, чтобы отказываться.
– Оу, погоди секунду! – воскликнул Фрэдди и осыпал меня новой порцией мурашек, аккуратно запустив руку во внутренний карман.
Оказалось, он хочет достать портативную колонку, скетчбук и карандаш. Довольно оценив, как я кутаюсь в его куртку, Фрэдди вернулся на место и стал возиться с колонкой. Север, неотрывно следивший за нами ещё от лестницы, как-то зловеще хитро, понимающе подмигнул. В ответ я пожала плечами и чуть не споткнулась.
Вдруг лицо Севера странно перекосило – он услышал первые ноты заунывной мелодии:
__________
Боль, что мог я причинить —
Стыд внутри —
Только время притупит.
Вся любовь, что я украл,
Меж сердец засияв,
Утекла.
Всё, что сделать я хотел,
Лишь рушить смел.
Боюсь строить заново.
__________
– Рубус, а нельзя чё-нить повеселее?
– Вот колонку принесёшь – хоть венгерский марш ставь.
__________
Всё не исправлю,
Но скажу, как мне жаль.
Разве я
Хоть чуть-чуть тебя узнал?
Я так скучаю…
Мир без тебя мне мал.
Как же так
Друга детства – потерял?
__________
«Друга детства…» Может, Фрэдди пытался что-то этим сказать Марго? Ни она, ни он себя не выдавали. А не едет ли часом у меня крыша? Почему мне везде и во всём мерещатся тайные символы?