Меня зовут Арам
Шрифт:
Я схватился ушибленной рукой за потревоженный нос и опять вскочил на ноги.
— Вы сами сказали, чтобы я придержал язык, — сказал я и стал утверждать, что я не сделал ничего дурного, в точности выполнил ее приказание и поэтому невиновен, а значит, не заслужил ни разбитой руки, ни оцарапанного носа.
— Ну, ну, умерь свой пыл, — сказала мисс Дафни. — Я не желаю больше терпеть твои глупости. Веди себя прилично.
Я отнял руку от носа и начал вести себя прилично. Я улыбался, как пай-мальчик, подносящий своей бабушке красное яблочко.
Мои
«Опять я влип, — говорил я себе, пока мисс Дафни гоняла меня по классу. — Опять попал в дурацкую историю, которая непременно кончится убийством, а мой кузен Арак, единственный виновник всего, знай себе сидит да посмеивается. Нет справедливости на земле».
Когда мисс Дафни меня наконец поймала, или, вернее, когда я дал себя поймать, потому что не хотел получить еще более строгое наказание от мистера Деррингера, произошла настоящая свалка: мисс Дафни пыталась выдавить мне глаза, оторвать уши, пальцы и руки, а я старался ее убедить, что она должна быть мягкой и женственной.
Когда она выдохлась, я вернулся на место, и снова речь пошла о главном преступлении: кто автор любовных стихов на доске?
Мисс Дафни привела в порядок волосы и одежду, отдышалась, потребовала тишины и после нескольких мгновений молчания, когда было слышно, как тикают часы, заговорила:
— Я буду спрашивать всех по порядку: не ты ли написал эти безобразные стишки на доске? И я надеюсь услышать правду. Если вы мне солжете, я все равно обнаружу виновника, и он будет наказан еще строже.
И она стала спрашивать всех мальчиков и девочек по порядку, не они ли написали эти стихи, и конечно же, они отвечали, что нет. Она спросила моего кузена Арака, и он тоже сказал, что нет. Тогда она спросила меня, и я ответил «нет», и это была правда.
— Ступай к директору, — сказала она. — Лгунишка!
— Никаких стихов я ни на какой доске не писал, — сказал я, — И вовсе я не лгунишка.
Мистер Деррингер принял меня не очень восторженно. Через две минуты из класса явилась Сузи Кокомото с донесением от мисс Дафни, где описывалось мое злодеяние. И не только описывалось, но и цитировалось. Мистер Деррингер прочел донесение, загримасничал, заулыбался, щелкнул подтяжками, кашлянул и сказал:
— Зачем ты написал эти стишки?
— Ничего я не писал, — сказал я.
— Разумеется, ты будешь говорить, что не писал, но зачем ты все-таки это сделал?
— Ничего я не делал, — сказал я.
— Не упрямься, — сказал мистер Деррингер. — Это тревожные слухи, и распространять их не следует. Откуда ты знаешь, что мисс Дафни в меня влюблена?
— А она и впрямь влюблена? — спросил я.
— Ну, — сказал мистер Деррингер, — здесь так говорится. Отчего у тебя такое впечатление? Может быть, ты заметил, что она смотрит на меня с восхищением или еще как-нибудь?
— Да не замечал я, чтоб она с чем-то на вас смотрела, — сказал я. — Может, вы сами в нее влюблены?
— Это требует уточнения, — сказал мистер Деррингер. — В общем, стихи не плохие. Вот только одно… Ты в самом деле находишь, что мисс Дафни так некрасива?
— Не писал я этих стихов, — сказал я. — Я так вообще не пишу.
— Ты хочешь сказать, что на доске не твой почерк? — спросил мистер Деррингер.
— Да, — сказал я, — и, кроме того, я не пишу таких стихов, как эти.
— Но ты признаешь, что вообще-то пишешь стихи?
— Вообще-то стихи я пишу, — сказал я, — только не такие.
— Распространять такую молву… — продолжал мистер Деррингер. — Да ты понимаешь, что делаешь?
— Я понимаю только одно, — сказал я. — Я этих стихов не писал.
— Что до меня, — сказал мистер Деррингер, — я нахожу, что мисс Дафни совсем не так уж дурна. Напротив, она привлекательна.
— Ну и прекрасно, — сказал я. — Все, что я хочу, это не отвечать за чужие грехи.
— А все-таки эти стихи мог написать ты, — сказал мистер Деррингер.
— Эти — нет. Я написал бы лучше.
— Что значит лучше? Красивее? Или оскорбительнее?
— Конечно, красивее. Только не о вашей мисс Дафни.
— Вот оно что, — сказал мистер Деррингер. — Я готов был усомниться, что ты автор этих стихов, но теперь ты меня убедил. Стихи написаны тобою. Поэтому я должен тебя наказать.
Я вскочил и стал спорить:
— Вы хотите задать мне трепку за то, чего я не делал. Ладно, вы еще услышите обо мне.
И он задал мне трепку, и вся школа меня услышала. Я вернулся в класс прихрамывая.
Стихи с доски были стерты. Все было опять как следует. Преступник должным образом наказан, стихи уничтожены, порядок в пятом классе восстановлен.
Мой кузен Арак сидел тихонько, любуясь темными локонами Алисы Бовард.
Как только началась перемена, я сбил его с ног и сел на него верхом.
— За твою пакость на доске я получил трепку, — сказал я, — так что не вздумай больше писать.
Однако на следующий день поутру на доске красовались новые стихи, написанные, несомненно, рукой моего кузена Арака и, несомненно, в его стиле, а мисс Дафни опять собиралась изобличить и покарать преступника.
Когда я вошел в класс, увидел стихи и понял, как обстоит дело, я возмутился. Арак зашел слишком далеко. Я стал ругать его по-армянски. А он будто оглох, и мисс Дафни вообразила, что моя речь относится к ней.
— Вот что, — сказала она, — говори на языке, понятном для всех, если у тебя есть что сказать.
— Мне нужно сказать только то, что я не писал этих стихов. И вчера тоже. Если я опять попаду в историю из-за этих паршивых стихов, кое-кто обо мне еще услышит.
— Сядь.
После переклички мисс Дафни исписала целый лист бумаги, включив туда новые стихи, и велела мне отнести записку директору.