Меня зовут Арам
Шрифт:
— Больше я сюда не пойду, — сказал я Пандро, когда все кончилось.
В следующее воскресенье я, конечно, не явился, но это не помогло. Мисс Балейфол снова заманила нас к себе, играла на фисгармонии, пела сама и заставляла петь нас, молилась и явно была намерена удержать меня в хоре мальчиков во что бы то ни стало. Я отказался наотрез, и мисс Балейфол решила поставить дело на более мирскую основу.
— У тебя на редкость христианский голос, — объяснила она. — Голос, в котором
— Сколько? — спросил Пандро.
— Пятьдесят центов, — сказала мисс Балейфол.
Обычно мальчики пели четыре-пять псалмов. Это занимало каких-нибудь полчаса, но нужно было просидеть еще час, пока священник говорил проповедь. Короче говоря, это стоило дороже.
Поэтому я промолчал.
— Семьдесят пять центов, — предложила мисс Балейфол.
Воздух в церкви был спертый, священник ужасно нудный, словом, тоска была смертная.
— Доллар, — сказала мисс Балейфол. — И ни цента больше.
— Накиньте до доллара с четвертью, — предложил Пандро.
— Доллар, и ни цента больше, — сказала леди.
— У него самый лучший голос во всем хоре, — сказал Пандро. — Один доллар? За такой замечательный голос дадут два в любой церкви.
— Я назвала свои условия, — сказала мисс Балейфол.
— Есть и другие вероисповедания, — заметил Пандро.
Это вывело почтенную леди из себя.
— Его голос, — сказала она резко, — голос христианский и, более того, пресвитерианский.
— Баптисты были бы рады заполучить такой голос за два доллара, — сказал Пандро.
— Баптисты! — воскликнула мисс Балейфол чуть ли не с презрением.
— Они ничем не хуже пресвитериан, — возразил Пандро.
— Один доллар, — сказала мисс Балейфол. — Один доллар — и твоя фамилия в программе.
— Я не люблю петь, мисс Балейфол, — сказал я.
— Нет, любишь, — возразила она. — Это тебе только кажется, что не любишь. Если б только ты видел свое лицо, когда поешь…
— Голос у него ангельский, — сказал Пандро.
— Вот я тебе дам как следует, — сказал я Пандро по-армянски.
— Это не какой-нибудь там долларовый голосишко, — сказал Пандро.
— Ладно, ребята, — сказала мисс Балейфол. — Доллар и пятнадцать центов, но не больше.
— Доллар с четвертью, — сказал Пандро, — или мы уходим к баптистам.
— Хорошо, — согласилась мисс Балейфол. — Но я должна сказать, вы здорово торгуетесь.
— Одну минутку, — вмешался я. — Я петь не люблю. И я не буду петь ни за доллар с четвертью и ни за какие другие блага.
— Сделка есть сделка, — сказала мисс Балейфол.
— Я не заключал
— Но он не может петь, — сказала мисс Балейфол.
— У меня самый гадкий голос на свете, — с гордостью сказал Пандро.
— За его бедный голос никто не даст и десяти центов, — сказала мисс Балейфол.
— Даже пяти, — добавил Пандро.
— Так вот, — сказал я, — я не стану петь ни за доллар с четвертью и ни за что бы там ни было. Мне не нужны ваши деньги.
— Вы заключили сделку, — сказала мне мисс Балейфол.
— Уговор дороже денег, — подтвердил Пандро.
Я бросился на Пандро прямо в гостиной мисс Балейфол, и мы сцепились. Престарелая христианская леди пыталась нас разнять, но так как в драке невозможно было разобраться, кто из нас отрок с ангельским голосом она стала молиться. Драка продолжалась до тех пор, пока в комнате не была опрокинута вся мебель, кроме фисгармонии. Матч окончился вничью, борцы в изнеможении валялись плашмя на полу.
Мисс Балейфол перестала молиться и сказала:
— Значит, в воскресенье, за доллар с четвертью.
Прошло несколько минут, пока я отдышался.
— Мисс Балейфол, — сказал я. — Я буду петь в церкви, только если Пандро будет петь тоже.
— Но его голос! — возразила мисс Балейфол. — Он ужасен.
— Не мое дело, — сказал я. — Я буду петь, если и он будет тоже.
— Боюсь, что он погубит весь xop, — сказала леди.
— Он должен ходить туда со мной каждое воскресенье, — настаивал я. — Иначе не выйдет.
— Ладно, дайте мне подумать, — вздохнула мисс Балейфол.
Она стала обсуждать дело вслух.
— Допустим, он придет и постоит в хоре, — сказала она, — но петь не будет. Допустим, он будет делать вид, что поет.
— Это мне все равно, — сказал я. — Только он должен быть там все время.
— А что вы мне дадите за это? — спросил Пандро.
— Ну вот еще, — сказала мисс Балейфол. — Недоставало только, чтобы я платила тебе.
— Если я буду туда ходить, — сказал Пандро, — я должен получать за это деньги.
— Ладно, — сказала мисс Балейфол. — Один доллар мальчику, который поет. Двадцать пять центов тому, кто молчит.
— У меня самый гадкий голос па свете, — напомнил Пандро.
— Будь благоразумен, — сказала мисс Балейфол. — Ты же не будешь петь. Ты только будешь стоять там с другими мальчиками.
— Двадцать пять центов — это мало, — сказал Пандро.
Мы поднялись с пола и стали расставлять по местам мебель.
— Ладно, — сказала мисс Балейфол. — Доллар мальчику, который поет. Тридцать пять центов тому, который молчит.