Меня зовут Арам
Шрифт:
— И ты еще заявляешь, что у тебя нет образования. Хоть у меня и диплом Йейльского университета, мой мальчик, а говорить по-португальски я не умею. А ты сынок, как обстоит дело с тобой?
— Я говорю по-армянски, — сказал мой кузен Mypaд.
— Отлично! Пусть меня сорвет с виноградной лозы и съест по ягодке молоденькая девушка… Я ни слова не говорю по-армянски, а ведь я кончил колледж, выпуска 1892 года. А тебя, скажи, сынок, как тебя зовут?
— Арам Гарогланян.
— Га-ро-гла-нян,
— Так.
— Арам, — сказал бакалейщик.
— Да, сэр.
— А на каких иностранных языках говоришь ты?
— Я тоже говорю по-армянски. Это мой кузен. Мурад Гарогланян.
— Ого! Пусть меня боронуют, обработают, подрежут соберут в кучу, сожгут, сорвут с дерева — дайте-ка я подумаю, что еще? Бросят в ящик, сорвут с виноградной лозы, и пусть меня съест по ягодке молоденькая девушка. Да, сэр, именно так, если это не слишком много. Вам не встретились рептилии?
— Какие еще рептилии?
— Да змеи.
— Ни одной не видали. Вода была слишком уж черная.
— Ах вот оно что! А водилась там какая-нибудь рыба?
— Не видали мы никаких рыб, — сказал Джо.
Перед магазином остановился «форд», из него вышел какой-то старик и по деревянному настилу перед крыльцом вошел в помещение.
— Открой мне бутылочку, Эббот, — сказал человек.
— Судья Гармон, — сказал бакалейщик, — я хочу представить вам трех самых храбрых калифорнийцев.
Бакалейщик указал на Джо, и тот представился:
— Джозеф Беттенкурт, я говорю по-португальски.
— Стефан Л. Гармон, — ответил судья. — Я немного говорю по-французски.
Бакалейщик показал на моего кузена Мурада, и Мурад сказал:
— Мурад Гарогланян.
— На каком языке вы говорите? — спросил судья.
— На армянском, — ответил мой кузен Мурад.
Бакалейщик открыл и подал судье бутылку, тот поднес ее к губам, сделал три глотка, ударил себя в грудь и сказал:
— Я чрезвычайно горд, что познакомился с калифорнийцем, который говорит по-армянски.
Бакалейщик указал на меня.
— Арам Гарогланян, — сказал я.
— Вы братья? — спросил судья.
— Двоюродные.
— Все равно. Теперь, Эббот, разрешите узнать, по какому поводу эта пирушка и ваше поэтическое волнение, если только это не бред?
— Вот эти ребята только что пришли сюда после того, как показали той старой реке, — пояснил бакалейщик.
Судья сделал еще три глотка, три раза неторопливо ударил себя в грудь и переспросил:
— После чего?
— Они только что явились после купания.
— И никого из вас не знобит? — спросил судья.
— Знобит? — сказал Джо. — Мы не больны.
— Больны? — бакалейщик громко расхохотался. — Судья, эти ребята голыми ныряли в черную зимнюю воду и пришли сюда пылающие летним теплом.
Мы доели бобы и хлеб. Нам очень хотелось пить, но мы боялись показаться назойливыми, попросив по стакану воды. Я, во всяком случае, боялся, но Джо не стал долго думать.
— Мистер Эббот, — сказал он, — можно нам воды?
— Воды? — спросил бакалейщик. — Вода существует для того, чтобы в ней плавали.
Он достал три бумажных стакана, подошел к маленькому бочонку с краном и наполнил стаканы светлой золотистой жидкостью.
— А это вам, ребята, пейте на здоровье. Пейте солнечный, еще не бродивший сок золотого яблока.
Судья налил бакалейщику из своей бутылки, после чего поднес ее к губам и сказал:
— Ваше здоровье, джентльмены.
— Да, сэр, — оказал Джо.
Мы выпили.
Судья закрыл бутылку, сунул в задний карман, внимательно посмотрел на нас, словно собирался запомнить на весь остаток своей жизни и сказал:
— До свидания, джентльмены. Суд открывается через полчаса. Мне нужно вынести приговор человеку, который говорит, что он не украл, а позаимствовал у другого лошадь. Говорит он по-испански. А тот другой, который утверждает, что лошадь была украдена, говорит по-итальянски. Итак, до свидания.
— До свидания.
Одежда уже почти высохла, но дождь все лил.
— Большое спасибо, мистер Эббот, — сказал Джо, — нам надо идти домой.
— Не за что, — ответил бакалейщик. — Это вам спасибо.
Какая-то странная молчаливость нашла вдруг на этого человека, который всего лишь минуту назад вел себя так шумно.
Мы тихо покинули лавочку и стали опускаться вниз по шоссе. Дождь теперь только чуть-чуть накрапывал. Я не знал, что и думать обо всем этом. Первым заговорил Джо.
— Этот мистер Эббот, — сказал он, — стоящий человек.
— На вывеске его фамилия Даркус, — сказал я, — Эббот — его имя.
— Имя там или фамилия, не знаю, — сказал Джо, — одно точно, что человек он стоящий.
— И судья тоже, — сказал мой кузен Мурад.
— Образованный, видно, — сказал Джо. — Я бы и сам выучился французскому, да только с кем потом говорить?
Мы молча продолжали путь. Через несколько минут черные тучи расступились, проглянуло солнце, и вдали на востоке над Сьерра-Невадой мы увидели радугу.
— Мы и правда показали той старой реке, — сказал Джо. — А он был сумасшедший?
— Не знаю, — сказал мой кузен Мурад.
Мы добрались до дому только через час.
Мы всё думали о тех двоих и еще о том, был ли бакалейщик сумасшедшим. Лично я был уверен, что нет, но в то же время мне казалось, что он вел себя как чокнутый.