Менялы
Шрифт:
— Но все, что вы сказали, это же слухи и непроверенная информация. Такое можно услышать о любой компании. Есть у вас что-то более основательное?
— Нет. Мои рекомендации «продавать» основаны на инстинкте. Временами я на него опираюсь. Это как раз тот случай. — Льюис Д'Орси положил окурок сигары в пепельницу и поставил пустой бокал. — Присоединимся к дамам?
— Да, — ответил Алекс и последовал за Льюисом; но мысли его были все ещё заняты «Супранэшнл».
Глава 4
— Никогда бы не поверил, — резко
— Я тоже не думал, что приду. — Голос Майлза Истина выдавал его волнение. — Я думал прийти вчера, затем решил, что не смогу. Сегодня я полчаса проболтался на улице, набираясь смелости.
— Ты можешь называть это смелостью. Я это называю наглостью. Ну вот ты здесь — что тебе нужно?
Они стояли друг против друга в личном кабинете Нолана Уэйнрайта. Они были очень разные: один — крепкий, черный, красивый вице-президент по безопасности банка, другой — Истин, бывший уголовник, — отощавший, бледный, неуверенный в себе, вовсе не похожий на энергичного и любезного помощника управляющего банковскими операциями, работавшего в «ФМА» всего лишь одиннадцать месяцев назад.
Обстановка здесь была спартанская по сравнению с остальными отделениями банка. Гладкие крашеные стены и серая металлическая мебель — в том числе и стол Уэйнрайта. На полу лежал ковер, но тонкий и недорогой. Банк тратил деньги и украшал лишь помещения, способствующие доходам. Охрана не входила в их число.
— Ну, — повторил Уэйнрайт, — что тебе нужно?
— Я пришел узнать, не сможете ли вы мне помочь?
— А зачем я должен тебе помогать?
Молодой человек поколебался, затем, по-прежнему волнуясь, произнес:
— Я знаю, что вы меня подловили с этим первым признанием. В ночь, когда меня арестовали. Мой адвокат сказал, что это было незаконно и не могло быть использовано в суде. Вы это знали. Но вы мне слова не сказали, что то признание незаконное, и я подписал второе для ФБР, не зная, что они отличаются друг от друга…
Глаза Уэйнрайта подозрительно сузились.
— Перед тем как я на это отвечу, я хочу кое-что знать. У тебя с собой есть записывающее устройство?
— Нет.
— Почему я должен тебе верить?
Майлз пожал плечами, затем сложил руки на затылке, как научился делать во время обысков в тюрьме.
Мгновение казалось, что Уэйнрайт не станет обыскивать, затем он быстро и профессионально все же обшарил его. Майлз опустил руки.
— Я стреляный воробей, — сказал Уэйнрайт. — Такие ребята, как ты, думают, что они умные и могут подловить кого угодно, а потом начать процесс. Так ты что же, тюремный адвокат?
— Нет. Я выяснил только про признание.
— Ну хорошо, раз ты заговорил об этом, я тебе расскажу. Конечно, я знал, что юридической значимости это признание иметь не будет. Конечно, я тебя подловил. И добавлю. При тех же обстоятельствах я снова так поступлю. Ты же был виноват, верно? Ты собирался посадить за решетку девушку, Нуньес. Так кто из нас поступил лучше?
— Я просто думал…
— Я не знаю, что ты думал. Ты думал, что вернешься, моя совесть не выдержит и я помогу тебе осуществить какой-нибудь планчик
Майлз Истин промямлил:
— Не было у меня никакого планчика. Я прошу прощения, что пришел.
— Что тебе нужно?
Воцарилось молчание, в течение которого оба пристально смотрели друг на друга. Затем Майлз сказал:
— Работу.
— Здесь? Ты с ума сошел.
— Почему? Я буду самым честным работником в истории банка.
— До тех пор, пока кто-нибудь не надавит на тебя, чтобы ты снова украл.
— Этого не произойдет! — На мгновение вернулся былой Майлз Истин. — Да неужели вы, неужели никто не поверит, что я чему-то научился? Понял, что случается, если воруешь. Понял, что никогда больше не буду этого делать. Неужели вы думаете, что я не стану сопротивляться любому искушению, зная, что за это могу снова попасть в тюрьму?
— Чему я поверю или не поверю, — буркнул Уэйнрайт, — несущественно. У банка есть свои правила. Одно из них — не принимать на работу людей с судимостью. Тут я ничего не мог бы поделать, даже если б захотел.
— Но вы могли бы попробовать. Есть ведь такая работа, где судимость не имеет значения, где невозможно быть нечестным. Не мог бы я получить такую работу?
— Нет. — Но тут вмешалось любопытство. — Почему ты так настойчиво хочешь вернуться?
— Потому что я не могу найти никакой работы, вообще ничего, даже попробовать не дают — нигде. — Голос Майлза задрожал. — И потому что я голоден.
— Ты — что?
— Мистер Уэйнрайт, прошло три недели с тех пор, как меня отпустили на поруки. Больше недели назад у меня кончились деньги. Три дня я не ел. Я, можно сказать, в отчаянии. — Дрожащий голос стал надламываться. — Прийти сюда… увидеть вас, хотя я и догадывался, что вы скажете… было последней…
Уэйнрайт слушал, и лицо его постепенно становилось менее жестким.
Он указал на стул в противоположном конце комнаты:
— Сядь.
Он вышел из кабинета и дал секретарше пять долларов.
— Сходите в кафетерий, — велел он. — Купите два сандвича с ростбифом и пинту молока.
Когда он вернулся, Майлз, ссутулясь, с тупым выражением лица сидел там, где ему было сказано.
— Чиновник, оформлявший тебя на поруки, ничем не помог?
— У него, как он сказал мне, целая куча таких, как я, — с горечью произнес Майлз. — Сто семьдесят пять отпущенных на поруки. Ему нужно с каждым раз в месяц встретиться, и чем он может помочь? Работы нет. Он только делает предостережения.
Уэйнрайт по опыту знал, какие бывают предостережения: не общаться с другими уголовниками, с которыми Майлз мог познакомиться в тюрьме; не посещать известных притонов, где встречаются уголовники. И то и другое, если попадешься на глаза властям, означало прямую дорогу назад в тюрьму. Но на практике эти правила были столь же эфемерными, как и архаичными. Все поворачивались спиной к заключенному без средств к существованию, поэтому объединение с такими же, как он, зачастую было единственным способом выживания. Этим же объяснялся и высокий уровень рецидивизма среди бывших уголовников.