Менялы
Шрифт:
— Льюис, дорогой, — сказала Эдвина Д'Орси, — не мог бы ты прервать свою речь и налить нам вина.
— Я вовсе не произношу речь. — Ее муж поднялся из-за обеденного стола и взял второй графин «Кло де Вужо» 1962 года. В этот вечер Льюис выглядел особенно тщедушным и недокормленным. — Я спокойно и ясно, — продолжал он, — говорю про «Нью-Йорк таймс», с моей точки зрения, это избалованная прокоммунистическая газетенка, чей необоснованный престиж является монументальным свидетельством американской глупости.
— Подписчиков у неё побольше будет, чем
Они с Алексом Вандервортом были в гостях у Эдвины и Льюиса Д'Орси в их элегантной квартире на последнем этаже небоскреба «Кэйман мэнор». На столе в мягком отблеске свечей мерцал хрусталь, поблескивала льняная скатерть и начищенное серебро. Одна из стен просторной столовой представляла собой широкое утопленное окно, в котором, словно картина в раме, виден был сверкающий огнями город далеко внизу. Черной извилистой линией прорезала огни река.
Прошла неделя с момента появления в печати смелого интервью Алекса.
Льюис подцепил с тарелки кусок мясного рулета и высокомерно заявил Марго:
— Мой бюллетень, который выходит раз в две недели, является образцом качества и интеллекта. А большинство ежедневных газет, включая «Таймс», выигрывают примитивнейшим способом — за счет объема.
— Вы, двое, прекратите ругаться! — Эдвина обернулась к Алексу. — По меньшей мере десяток человек из тех, кто заходил на этой неделе в центральное отделение банка, сказали мне, что они читали статью и восхитились твоей откровенностью. Как отреагировали в башне?
— По-разному.
— Убеждена, что мне знакомы некоторые из тех, кому не понравилось.
— Ты права, — рассмеялся Алекс. — Роско не стоял в первом ряду поздравлявших.
Отношение к нему Хейворда в последнее время стало ещё более холодным, чем прежде. Алекс подозревал, что Хейворд завидовал не только вниманию, которое уделялось Алексу, но и успеху программы долгосрочных вкладов и денежных лавок, а Хейворд выступал против того и другого.
Не сбылось и ещё одно предсказание Хейворда и его сторонников в совете директоров, утверждавших, что долгосрочные вкладчики и кредитные компании заберут из банка свои восемнадцать миллионов долларов. Хотя руководство этих компаний охало и ахало, они по-прежнему остались клиентами «Ферст меркантайл Америкен». И похоже, так и останутся.
— Если не считать Роско и иже с ним, — сказала Эдвина, — я слышала, что у тебя появилось много единомышленников среди сотрудников.
— Возможно, мода на меня быстро пройдет. Вроде полосок на одежде.
— А возможно, к тебе пристрастятся, — сказала Марго. — Я нахожу, что ты умеешь вырабатывать у людей привычку к себе.
Он улыбнулся. Так приятно было получать всю неделю поздравления от уважаемых им людей — вроде Тома Строгана, Орвилла Янга, Дика Френча и Эдвины, даже от рядовых сотрудников, которых он раньше и по именам-то не знал.
Несколько директоров звонили, высказывали одобрение.
— Вы создаете из нашего банка олицетворение доброй
А когда Алекс отправился на другие этажи башни «ФМА», его появление всюду было поистине триумфальным — клерки и секретарши здоровались с ним и тепло улыбались.
— Разговор о ваших сотрудниках, Алекс, — произнес Льюис Д'Орси, — напомнил мне, чего не хватает в этой вашей штаб-квартире, башне, — Эдвины. Пора ей подняться выше. Вы, ребята, много теряете от того, что её нет с вами.
— Право, Льюис, ну как ты можешь? — Даже при свечах видно было, как сильно покраснела Эдвина. — У нас же здесь встреча друзей, — запротестовала она. — И даже в другой ситуации замечание подобного рода достаточно нетактично. Алекс, я приношу извинения.
Льюис, ничуть не смутившись, посмотрел на свою жену поверх очков со стеклами в форме полумесяца:
— Ты можешь извиняться, моя дорогая. А я не стану. Мне известны твои способности и чего ты стоишь — кто ближе к тебе, чем я? А кроме того, у меня в привычке привлекать внимание ко всему выдающемуся, что я вижу.
— Ну, Льюис, ты заслужил трижды «ура!», — сказала Марго. — Что скажешь, Алекс? Когда моя уважаемая кузина переберется в башню?
Эдвина начала злиться.
— Пожалуйста, перестаньте! Вы меня крайне смущаете.
— Нечего смущаться. — Алекс с удовольствием отхлебнул вина. — М-да! В шестьдесят втором хороший выдался урожай в Бургундии. Каждая капля ничуть не уступает шестьдесят первому, правильно я говорю?
— Да, — согласился хозяин дома. — К счастью, я достаточно запас и того и другого.
— Мы все четверо здесь друзья, — сказал Алекс, — поэтому можем говорить откровенно, зная, что это останется между нами. Не буду от вас скрывать, что я уже думал о повышении Эдвины, и на уме у меня есть одна должность. Насколько скоро я сумею это осуществить, как и некоторые другие перемены, зависит от того, что случится в течение ближайших месяцев, о чем хорошо известно Эдвине.
— Да, — сказала она, — я знаю.
Эдвина знала также, что в банке хорошо известно о её личной преданности Алексу. Со смерти Бена Росселли — и даже до того — она понимала, что с продвижением Алекса к президентскому креслу почти наверняка продвинется и её карьера. Если же, наоборот, успеха добьется Роско Хейворд, маловероятно, чтобы она могла сколько-нибудь продвинуться в «Ферст меркантайл Америкен».
— Кроме всего остального, мне хотелось бы видеть Эдвину, — продолжал Алекс, — в составе совета директоров.
Марго просияла:
— Вот теперь ты дело говоришь! Это будет скачком вверх для женского движения.
— Нет! — резко возразила Эдвина. — Не ставь знака равенства между мной и женским движением — никогда! Все, чего я достигла, было завоевано мной в честном соперничестве с мужчинами. Женское движение — его лозунги, требующие предпочтения и особого отношения к женщине, потому что она женщина, — отбрасывает равенство полов назад, а не продвигает вперед.