Меняю курс
Шрифт:
Арагон и я отправились к Рамону Франко. Последний был возмущен переносом даты выступления на более ранний срок, опасаясь, что не хватит времени провести окончательные приготовления к захвату «Куатро виентос». Внезапно явился [176] взволнованный механик Рада с неприятным известием: в Мадриде арестовано несколько членов революционной хунты, среди них Алькала Самора и Маура. Правительство приняло срочные меры предосторожности и отдало приказ об аресте большого числа подозреваемых лиц. Одним словом, в результате ошибок руководства, вызвавших путаницу и послуживших поводом к отказу членов организации от участия в восстании, она оказалась разбитой.
Обсудив ситуацию, сложившуюся после событий в Хака, мы все-таки решили выполнить возложенную на нас задачу, то есть отправиться в «Куатро виентос» и поднять восстание. Такое решение мы приняли под влиянием Арагона. Если летчики, сказал он, не выполнят своего обязательства - дать сигнал к началу восстания, ответственность за его неудачу ляжет на них. «Военные, - говорил Арагон, - не могут еще раз предать рабочих, которые завтра выйдут на улицу сражаться за республику, ведь мы им обещали свое участие». Эти слова произвели на меня огромное впечатление. И хотя после всего случившегося казалось безумием отправляться в «Куатро виентос», я не только не возражал, но решительно поддержал Арагона.
Своим друзьям мы сказали, что с одиннадцати до часу дня безвыходно будем сидеть в кафе «Колониаль», чтобы не пропустить каких-либо важных новостей. Оттуда мы отправимся за генералом Кейпо и проводим его до Кампаменто.
Плохие вести приходили одна за другой. Естественно, нам хотелось знать, удалось ли предупредить летчиков - участников заговора об изменении дня восстания и кто из них к нашему приезду будет в «Куатро виентос». Добыть эти сведения мы поручили капитану авиации Артуро Гонсалесу Хилу, одному из наиболее авторитетных летчиков и авиаконструкторов. Он был известен также своими прогрессивными политическими убеждениями. Его имя стало особенно популярно после того, как он завоевал первый приз в конкурсе на создание легкого самолета для нашей авиации. Призыв к восстанию Гонсалес Хил встретил с воодушевлением. Но несмотря на присущий ему оптимизм, в тот день он находился в плохом настроении. Неожиданно в кафе появились капитан Мадрасо и два офицера-артиллериста. Они подошли к нашему столику и от имени офицеров-артиллеристов гарнизона Кампаменто и себя лично заявили, что ввиду дезорганизации и ареста революционной хунты выходят из движения, о чем просят сообщить Кейпо де Льяно. [177]
Это был тяжелый удар, ибо силам Кампаменто отводилась чуть ли не главная роль в осуществлении наших планов. Арагон безуспешно пытался уговорить их изменить свое решение. Неистовый Гонсалес Хил, видя, что доводы Арагона не помогают, в состоянии крайнего возмущения стал оскорблять отступников. И тогда меня словно что-то толкнуло. Я, несомненно, меньше, чем они, желавший ввязываться в эту историю, мечтавший о каком-нибудь происшествии, которое помешало бы отправке в «Куатро виентос», не спавший несколько ночей и пребывавший в очень нервозном состоянии, одним словом, испытывавший классические муки страха и малодушия, реагировал, однако, на реплики Гонсалеса несколько неожиданным для меня самого образом. Я сказал, что, если он продолжит свои оскорбления, дело закончится дракой, нас задержит полиция и тогда мы не сможем выполнить возложенной на нас задачи. Таким образом, своим вмешательством я исключил то, чего больше всего хотел в тот момент.
Арагон и я поехали на такси за Кейпо де Льяно, ожидавшим нас в окрестностях Мадрида. Там совместно с компаньоном он держал небольшую фабрику по выработке синьки. Мы сообщили ему об измене артиллеристов Кампаменто. Эта весть поразила его словно выстрел. На вопрос, как думают поступить летчики, мы ответили, что по-прежнему готовы захватить «Куатро виентос». Условились так: он поедет с нами на аэродром и оттуда, взяв тамошних солдат, отправится в Кампаменто.
Кейпо де Льяно был типичным солдафоном-кавалеристом, каких описывают в романах и изображают в театре. В генеральском мундире, высокий, худой, с большими усами, он казался энергичным и решительным. На меня произвела впечатление быстрота, с какой генерал принял решение - несмотря ни на что, идти с нами. Мы помогли ему облачиться в военную форму. Подавая шелковый генеральский пояс, я вспомнил картину, изображающую тореадора, завязывающего с помощью ассистента свой кушак перед боем быков. Поверх мундира Кейпо надел гражданское пальто, в карман которого сунул пистолет. Мы сели в такси, заехали ко мне в отель, где я тоже переоделся в военную форму, и направились в «Куатро виентос».
В машине, не желая разговаривать в присутствии шофера, мы сидели молча. Я думал о сложном положении, в котором оказался, ибо не сомневался, что начатое нами дело обречено на провал. Но путь к отступлению был уже отрезан. [178]
Я испытывал противоречивые чувства. Наиболее сильные из них - страх, любопытство и фатализм. Страх вызывал ощущение легкой боли в желудке, возникающей обычно при плохом настроении или в моменты паники. Проклятая боль становилась все сильнее по мере приближения к аэродрому. Несмотря на это, мне хотелось знать, чем же кончатся события ближайшей ночи. Фатализм - «кому что предопределено», как говорят арабы, - свойствен многим испанцам. В ту ночь я поставил на карту все, абсолютно все! На карту, которая не могла выиграть!
Мы подъехали к воротам аэродрома, и мои неприятные размышления были прерваны. Жребий брошен, оставалось только действовать, раздумья уже бесполезны.
Стало легче, когда я оказался лицом к лицу с конкретной обстановкой. Перестав думать о последствиях, я почувствовал себя значительно спокойнее и преисполнился решимости преодолеть любые препятствия.
Я вспомнил, в Алькала-де-Энарес, перед тем как убить первого в моей жизни быка, я испытывал то же самое. Только выйдя на арену и увидев быка, я понял: надо действовать, другого выхода нет, и, преодолев охвативший меня животный страх, обрел спокойствие и решимость.
Мы отпустили такси и направились к воротам аэродрома. Часовой приказал мне остановиться и вызвал разводящего. Тот отдал честь и, полагая, что мы офицеры, ночующие на аэродроме, пропустил нас.
По правилам ключи от аэродромных ворот должны находиться у дежурных офицеров. Но те, чтобы не доставлять себе лишних хлопот и иметь возможность спокойно спать, передоверяли их разводящим.
Я направился в зал знамен. Арагон и Кейпо остались возле дверей, готовые прийти мне на помощь. Дежурство по караулу нес молоденький лейтенант, прозванный «Пилюлькой» за увлечение фармакологией и очень маленький рост. Я его знал, так как он учился у меня.
Дежурный спокойно спал. Для удобства он снял свою кожаную портупею с пистолетом и повесил на стул. Проснувшись и увидав меня, «Пилюлька» испуганно вскочил, полагая, что я устрою ему разнос. Не без труда ему удалось попасть ногами в сапоги и застегнуть пуговицы на мундире. Когда он привел себя в порядок, я отдал ему портупею, но без пистолета, который, к его явному неудовольствию, держал в руке. [179]
Приказав ему сесть, я как можно спокойнее объяснил, что этой ночью начинается восстание с целью провозглашения в Испании республики. Группа летчиков-республиканцев должна захватить «Куатро виентос», и я сожалею, что на его долю выпало дежурство как раз в эту ночь. Он может или присоединиться к восставшим, или дать себя арестовать и, таким образом, если нас постигнет неудача, оправдаться, сказав, что его захватили силой.
Напуганный и ошеломленный «Пилюлька», полагая, что у меня приступ помешательства, на все отвечал согласием. Он дал запереть себя в одной из комнат, не оказав никакого сопротивления…
Как сообщил дежурный, на аэродроме ночевали 25 офицеров. Первое, что нам предстояло сделать, - нейтрализовать их, то есть почти всех арестовать, так как относительно большинства из них мы не питали никаких иллюзий. Тем временем на другом автомобиле прибыли Гонсалес Хил, Мельядо и еще два офицера. Оставив одного из них в карауле взамен «Пилюльки», мы направились в «Палас» {87}, где жили расквартированные на аэродроме офицеры.