Меняю курс
Шрифт:
Спальни находились на первом этаже. Оставив товарищей в коридоре, я вошел в первую комнату. Включив свет, я увидел на кровати крепко спящего капитана Виргилио Сбарби, моего хорошего друга, очень веселого, симпатичного человека, вечного забулдыгу, для которого ничего, кроме развлечений, не представляло интереса. С трудом мне удалось разбудить его. Сердитым тоном Сбарби попросил оставить его в покое, ибо поздно лег, вечером основательно выпил и должен рано лететь. Затем повернулся на другой бок, намереваясь продолжать спать. Однако я не отставал от него, повторяя, что речь идет о важном деле, не терпящем отлагательства. Весьма недовольным голосом капитан спросил, нельзя ли подождать до утра, чтобы «завести пластинку». Я ответил, что нет. Уступая моей настойчивости, он сел и мрачно приготовился слушать.
Я «завел пластинку», похожую на ту, что сыграл «Пилюльке»: сообщил о решении провозгласить республику и о захвате аэродрома летчиками-республиканцами; разбудил я его, чтобы узнать, примет ли он участие в восстании; если нет, мы запрем его в одной из комнат. По мере того как я говорил, выражение удивления на физиономии Сбарби сменилось [180] возмущением. «Уж если кого следует запереть, так это тебя, - ответил он, придя в ярость.
– Если ты пьян или тебе захотелось пошутить, отправляйся к какому-нибудь дяде, а меня оставь в покое!» И, снова повернувшись спиной и проворчав по моему адресу проклятия, попытался лечь.
Я не знал, что делать. Он вынуждал меня терять драгоценное время. Сбарби был совершенно убежден, что такой завзятый гуляка, каким он считал меня, может говорить о республике так же, как о какой-либо Челите, и поэтому, даже угрожая пистолетом, я не мог убедить его в серьезности моих слов.
В отчаянии я придумал, чтобы закончить эту трагикомическую сцену, следующий ход: заставив его вновь сесть, я сказал, что совершенно трезв и немедленно докажу это. Затем вышел в коридор и позвал Кейпо де Льяно. Когда Сбарби увидел в дверях генерала с огромными усами и пистолетом в руке, он понял, что с ним не шутят.
Из 25 офицеров, ночевавших на аэродроме, лишь двое примкнули к нам: майор Роа и, к моему великому удивлению, мой двоюродный брат Пепе Кастехон. Остальных закрыли в большом зале «Паласа», но это было сделано только для видимости, так как зал находился в цокольном этаже и не имел на окнах решеток.
Уже после этого прибыли Рамон Франко, Рада и еще три или четыре офицера-республиканца. Мы направились в солдатские спальни. Там события развертывались совсем по-иному. Наши расчеты строились на том, что, достаточно солдатам увидеть Рамона Франко, они тотчас примкнут к восстанию. Мы разделились на группы. В сопровождении двух офицеров я вошел в одну из спален. Появился дневальный и отдал мне рапорт. Я приказал разбудить солдат и как можно быстрее построить их. Приказ мгновенно был выполнен. Обратившись к строю, я сказал, что группа офицеров, руководимых Рамоном Франко, восстала против монархии, чтобы провозгласить Испанию республикой. Кто хочет, пусть присоединяется к восставшим, кто против - должен остаться в спальне. Никакие наказания им не грозят. Один из солдат выкрикнул здравицу в честь республики. Это вызвало настоящий взрыв энтузиазма. Все солдаты предоставили себя в наше распоряжение, провозгласив «Вива!» {88} республике и Рамону Франко. [181]
Я был глубоко потрясен тем, с каким доверием отнеслись солдаты к нам и республике, с какой радостью, решимостью и спокойствием разобрали они винтовки и подчинились нашим приказам. Так начались мои первые серьезные шаги в революцию.
Поскольку на самом «Куатро виентос» ничего не было подготовлено к восстанию, нам пришлось импровизировать.
Майор Роа с несколькими рабочими аэродромной типографии отправился печатать манифест и прокламации, которые предстояло разбросать над Мадридом.
Для захвата бомбового погреба, расположенного в двух километрах от аэродрома и охраняемого пехотинцами, снарядили небольшой отряд.
По рации мы сразу же начали передавать тут же сочиненный манифест о провозглашении Испании республикой.
С помощью нескольких офицеров Кейпо де Льяно приступил к формированию колонны для наступления на Кампаменто.
Казалось невероятным, чтобы четыре безумца, явившихся в «Куатро виентос», смогли развернуть такую деятельность, не встретив ни малейшего сопротивления.
В шесть часов утра были готовы к вылету два первых самолета, на которых механики по собственной инициативе закрасили монархическую кокарду красной краской. Альварес Бурилья{89} и я поднялись в воздух, чтобы сбросить над Северным и Южным вокзалами Мадрида прокламации и дать сигнал к прекращению движения на железных дорогах и началу всеобщей забастовки.
Арагон, летевший со мной, сбросил над вокзалом Аточа несколько прокламаций, которые железнодорожники тут же подобрали. Сделав несколько кругов над городом, мы вернулись на аэродром.
Кейпо де Льяно со своей колонной, развернутой в цепь, только еще направлялся в Кампаменто. Я не знаю, почему он так задержался, но из-за этой медлительности преимущество, связанное с внезапностью, было потеряно.
На аэродром «Куатро виентос» стали прибывать первые автобусы с офицерами, жившими в Мадриде. Прежде чем они выходили из автобусов, мы предлагали им присоединиться к нам либо добровольно согласиться на арест. К восстанию примкнули только полковник Анхел Пастор, лейтенант Кольяр - товарищ Барберана по его будущему неудачному перелету на [182] Кубу - и еще три офицера. Большинство же прошли в зал «Паласа», где уже сидели остальные арестованные. Всего там набралось 70 человек.
Арагон и я заправили свой самолет горючим и отправились в столовую «Паласа» выпить кофе. Между тем арестованные открыли двери зала и свободно разместились в вестибюле. На нас они смотрели словно на диковинных животных или безумных.
В «Куатро виентос» царил энтузиазм. Количество сторонников республики увеличивалось за счет трамвайщиков. Прибыв на конечную станцию и узнав о восстании, они просили дать им винтовки, чтобы тоже принять в нем участие. И еще один примечательный факт: когда мы перекрыли Эстрамадурскую дорогу, буржуа присоединились к «арестованным» офицерам, а рабочие, шоферы и извозчики, то есть простые люди, с огромной охотой брали оружие и решительно вставали в наши ряды.
Мы еще раз поднялись в воздух, чтобы разбросать над Мадридом прокламации, призывавшие народ примкнуть к восстанию. Однако, к нашему разочарованию, транспорт работал нормально, жители спокойно ходили по улицам, на вокзалах, как обычно, прибывали и отправлялись поезда. Одним словом, обещанная всеобщая забастовка не была объявлена.
Возвратившись на аэродром, мы увидели колонну Кейпо, остановленную силами Кампаменто. Нас с тревогой расспрашивали, что происходит в Мадриде. Никто не понимал, почему в столице так спокойно.