Меняю совесть на шоколадку
Шрифт:
Освободиться от нежной бандитской опеки мне удалось только четыре года назад. И осел я к тому времени на Урале. Здесь не так холодно, как в Сибири, и достаточно далеко от малой, так сказать, родины, чтобы тянуло туда. Устроился я до гениальности просто. Стал выбирать удаленные от города сады, где половина участков уже брошена, а вторая половина находится в означенной перспективе. По той причине, что подавляющее большинство владельцев – старики. Кто умер, кто уже не в силах обрабатывать свои некогда престижные шесть соток. А за удаленностью и отсутствием перспектив развития участки эти не нужны даже наследникам. И только наиболее стойкие продолжают с мая по октябрь холить, и лелеять свои драгоценные сотки. Как моя хозяйка, Анна Михайловна. Первую зиму я у нее поселился нелегально. Но не наглел,
Так вот и живу уже пятый сезон, в тепле и сытости. Буржуйка есть, лес рядом, и зайцев в нем немеряно. Раз в месяц выбираюсь в город. Человеком я стал неприхотливым, восемь километров до трассы – не крюк. А там на перекладных. Запасаюсь тем, чего в лесу нет. В основном сахаром, чаем и хлебом на сухарики. Ну, раз в три месяца поллитровку беру, поностальгировать о былой жизни. Больше себе не позволяю. Иначе – дно. Много я бомжей повидал за эти годы, и практически все не поднимутся уже никогда. В основном – из-за водки. А точнее ее суррогата, потому что пьют, что не попадя. А я все еще надеюсь…
Словом, живу натуральным хозяйством. Чтоб окончательно не одичать, завел себе приемничек на батарейках. Так что в курсе, что в родной стране и за ее пределами происходит. И если бы не эти трое, жил бы я так еще очень долго. Хотя нет, сам себя пытаюсь обмануть. Именно оттого, что здесь, в глуши, живется мне относительно спокойно, еще сильнее чувствую свою неустроенность и неполноценность. Там, в цивилизации, когда меня пинали все кому не лень, где только о жратве и ночлеге и мысли то были, о будущем задумываться некогда было. А вот здесь стал заглядывать в перспективу. И как-то муторно мне стало на душе оттого, что я там увидел. А появление этих явных бандюков так отчетливо, так ярко, так, я бы сказал, осязаемо напомнило мне о том, что был и я когда-то человеком. И есть у меня то, что очень глубоко, но непременно обитает в душе у каждого бомжа. Чувство собственного достоинства, и желание хоть когда нибудь, но все же вернуться к нормальной жизни…
Первую свою ночь в качестве пленника я провел относительно комфортно. Спал, правда, на полу и связанным, но спасибо хоть на улицу не выставили. То есть спал я как раз таки очень мало, часа полтора всего. Все остальное время усиленно размышлял. Из отрывочных разговоров этой троицы картина складывалась для меня не веселая. Ключевыми словами в их разговорах были «инкассаторы», «броневик», «Гоша открыл». Большим умищем обладать не надо, чтобы стройную картинку сложить. Тем более что часов за шесть до появления гостей по местному радио прошло сообщение о нападении на инкассаторскую машину. Подробностей, правда, не сообщали, но теперь то я их знаю. Два жмурика – это два инкассатора. Один из которых – Гоша – по всей видимости, был сообщником. Иначе хрен бы эти вскрыли бронированную машину. Да и вообще бы ноги не унесли. Ведь ежу понятно, что каждая машина постоянно находится на связи, и вскрыть ее средь бела дня без специальной техники и запаса времени нет никакой возможности. Но если внутри свой человек, тогда да, тогда шансы есть. И, судя по объемной спортивной сумке, которая была в руках Фунтика, когда он вошел, налетчики свое получили. Сколько в ней я, понятное дело, не знаю, но думаю, что из-за хорошего куша рискнули двух человек убить. И если я сам себе не сумею помочь – я буду третьим. Ни к чему им свидетель, который может их опознать.
От недосыпа проснулся я позже всех, и пробуждение было не слишком приятным. Получив ощутимый пинок в зад, я открыл глаза, увидел прямо перед собой огромные ботинки Фунтика, и сердечко мое враз наполнилось тоской зеленой. Ах, как хорошо было бы, если бы все это было только дурным сном… Но увы, и ах. Верзила Фунтик стоял передо мной, Сеня громыхал посудой в крохотной кухоньке Анны Михайловны, а главный злодей Вольф сидел на старом сундуке возле стола и гипнотизировал меня немигающим взглядом. Похоже, свою манеру обращения со мной они решили раз и навсегда, и причем давно. Обращаться со мной, как и со всеми остальными. То есть – по-скотски. Я свою линию поведения продумал еще ночью. Лучезарно улыбнувшись мрачной роже Вольфа, беззаботно и вежливо попривествовал:
– Доброе утро! Как спалось на новом месте?
Вольф, слегка наклонив на бок плешивую башку, посмотрел на меня внимательнее, и буквально через пять секунд размышлений разгадал мой нехитрый трюк:
– Вот что, обсосок. Ты со мной в эти игры не играй. Не примеряй на себя роль беззаботного и хлебосольного хозяина. Поставим все на свои места. Мы у тебя перекантуемся дней несколько и твое дело – быстро и качественно исполнять все, что будет велено. Не вздумай со мной крутить. Не вздумай пытаться бежать. И не надо меня раздражать. От того, насколько хорошо ты это усвоишь, будет зависеть, как дальше жить будешь. А теперь отвечай быстро и коротко: ты кто?
Фунтик меня опередил с ответом. Дав мне еще одного пинка, с нескрываемым презрением прокомментировал и мой вид, и интерьер хибары:
– Вольф, да ты что? Не видишь кто это? По роже видно – чмо, лох копеечный. Ну, какой нормальный мужик в саду станет жить без света и воды?
– Фунтик…
– Понял, молчу.
– Повторяю вопрос: ты кто?
Хороший вопрос. Я бы и сам хотел знать кто я. А-а-а, была, не была.
– Мужики, да не мент я и не стукач. Ну, с бабой развелись, хату ей с детьми оставил. Сам, как водится, малость водочки с горя попил. А когда из штопора вышел, уже и работу потерял и все сбережения. Ну, вот пришлось в сад перебраться, временно. Да я перекручусь. По весне вернусь в город, устроюсь на работу. Возьму кредит, квартиру куплю, и все, что полагается. Я ж специалист не последний. Механиком работал на машзаводе.
А вот вам, проверяйте! Я и в самом деле после института четыре года на оборонке инженером отпахал. Руки то помнят, помнят родимые.
Вольфа моя вдохновенная исповедь нисколько не тронула. Коротко махнув рукой, чтобы я заткнулся, он подытожил:
– Ладно, хорош. Мне твоя биография без надобности. Но учти, если с тобой будут хоть какие то проблемы – найдем, и порежем. Теперь по делу. Что у тебя со жратвой?
– Ну, в погребе три заячьих тушки, сухарей мешок, сахар, чай…
– Что-то я у тебя оружия не видел.
– Так я на зайцев силки ставлю.
– Ладно. Теперь нас четверо, позаботься, чтобы зайцев было больше. Силки проверять будешь с Фунтиком или Сеней. А теперь займись жратвой, а то Сеня уже всю посуду вылизал.
– Слушаюсь, Вольф… Простите, как Вас по имени?
Чуть подавшись вперед, Вольф поманил меня пальцем. Я, как был, со связанными руками и на коленях, подполз. А этот козел схватил меня за нос мертвой хваткой, и прошипел в лицо:
– Вольф меня зовут, понял? Как папашу Жириновского. Слыхал про Владимира Вольфовича?
Я торопливо покивал головой.
– Ну, и пш-шел отсюда, огрызок… Фунтик!.. Фунтик, ё..! Приглядывай за ним. Глаза мне его не нравятся. Не люблю, когда человек хочет казаться глупее, чем он есть. За этим всегда какая-то подляна кроется.
Сволочь, такую «сливу» поставил! Нос сразу распух, полиловел, и ныл аж до вечера, мешая сосредоточиться. А имени моего даже и не спросил. Так меня и погоняли своим «Слышь, ты…»
И началась моя жизнь в услужении. Я и за повара и за посудомойку, и за горничную, и за поставщика двора его барского величия. И пока я хозяйственными делами занимался, внимательно ко всем троим приглядывался, и пытался скорректировать свои планы.