Меняю совесть на шоколадку
Шрифт:
– Оставь его.
Пинать меня Сеня перестал, но, тяжело дыша от возбуждения, все же пытался доказать свою невиновность:
– Вольф, да он это, больше некому. Ты на рожу его посмотри, он же хитрожопый, как сто китайцев.
И снова, гад, саданул меня каблуком под ребро:
– Говори, сука, твоя работа? Ты подкинул? Ну!
Забившись в угол, подальше от его ботинок, я вполне натурально прохныкал:
– Да ты что, Сеня? Какие карты? У меня что, казино здесь? С кем мне здесь играть то?
– Да, гад…
Вольфу, наконец, надоела эта бодяга, и он резко приказал:
– Ша. До утра теперь будете разбираться.
– Вольф…
– Ша, я сказал!
Видно было что ни он, ни Фунтик Сене не поверили, и попытку перевести стрелки на меня всерьез не восприняли. И главное, – я живой остался. А может они его ночью прирежут? Как там у них на зоне принято? Вот хорошо бы…
Вторая ночь в погребе была еще хуже первой. Получив от Сени пару откровенно сладострастных пинков и оказавшись в темноте, я сжался под лестницей в комок, и задумался над своей горькой судьбиной. А дело ведь табак, граждане. Это если меня каждый день этак будут катать, то долго я не протяну, и ни стрелять, ни резать меня уже не придется. Избитое тело ныло, саднили ободранные подошвами Сениных ботинок руки, а мне еще предстояло изрядно поработать. Причем, сегодня надо было закончить с подкопом полностью. И хорошо бы убраться отсюда подальше еще до рассвета. А там пусть ищут…
И все же я не успел. И остались каких то паршивых сантиметров двадцать пять, но руки занемели от ледяной земли, и сил не осталось совершенно. Так и встретил я рассвет совершенно обессиленный и невыспавшийся. А может и к лучшему, что не ушел? Замерз бы, на фиг, в таком состоянии в чистом поле. Воленс-ноленс, а придется дожидаться следующей ночи.
Но дожидаться следующей ночи не пришлось. Развязка наступила гораздо быстрее, чем я ожидал. Поначалу я подумал, что совсем моя планида пропащая, но позже понял – есть Бог на свете…
Выспаться после погреба мне, понятное дело, никто не дал. Решили, что и так перетопчусь. Едва я только отогрелся у буржуйки, Вольф погнал меня за водой, поскольку во фляге осталось на донышке. Причем послал, паразит, на этот раз с Сеней. И это совсем скверно. Может, он ему и поручил от меня избавиться? Правда, как-то странно при этом с Фунтиком переглянулись, чего не заметить не мог и сам Сеня. Вероятно, это меня и спасло.
Тащиться пришлось на родник, поскольку все колонки позамерзали, и Сеня всю дорогу понукал меня и подгонял едва ли не пинками. Как будто я виноват, что родник находится за территорией. А я тащил покачивающуюся на санках молочную флягу, и с замиранием сердца каждую секунду ждал выстрела в спину. И понимал, что бессилен что-либо изменить. Если Вольф уже распорядился о моей ликвидации, то Сеня, да еще после вчерашнего, грохнет меня без рассуждений. Но тот только матерился, да покрикивал, хотя от домика отмахали уже порядочно. Однако по моим расчетам не сегодня-завтра этой троице предстояло покинуть мою избушку, в моих услугах они больше не нуждались. Может быть вода это последнее, что им от меня нужно, и пуля ждет меня по возвращении? Ну, тогда хрен вам на все рыло, не стану я безропотно дожидаться смерти. Хватит с меня, натерпелся…
Остановившись, я вытер со лба испарину, и достаточно миролюбиво сказал:
– Сеня, ты меня извини за вчерашнее, но я, правда, не виноват. Честное слово, не знаю, откуда те карты взялись. Правда, есть у меня кое какие соображения…
Ну, давай же, тугодум,
– Ну?
Памятуя вчерашнюю реакцию Фунтика, я начал осторожно, чтобы не навязывать так откровенно:
– Знаешь, не вяжется что-то с этими картами. Я не подкладывал, клянусь. Откуда они у меня? Фунтик тоже этого не делал, ведь в первый раз он тебе всерьез двадцать пять просадил, он мне сам сказал…
– Сам сказал?
Оп-паньки! Кажется, я слегка переборщил. Ну, с чего бы это Фунтик мне, чмошнику, стал жаловаться? Надо быть поосторожнее, Сеня не так глуп, как рыжий…
– Ну не то чтобы сказал, просто вчера матерился всю дорогу, пока за зайцами ходили, вот я и услышал. Короче, не я, не он и уж конечно не ты.
– Ты что же, дятел, на Вольфа катишь?
– Ну, ты посуди сам. Допустим, я подложил. Тогда с какого перепуга Фунтик тебе предложил еще скинуться? По моей просьбе? Он ЗНАЛ, что карты будут лежать под ковриком. И знал, что сможет тебя в шулерстве обвинить. Вопрос: от кого знал? Почему Вольф велел вернуть бабки, и слушать тебя не стал? И потом. Вот что я нашел под кроватью Вольфа.
Порывшись в кармане, я выудил на свет божий рабочую батарейку, и протянул Сене. Тот повертел ее в руках, и недоумевающе уставился на меня:
– И что это значит?
– Это значит, что это рабочая батарейка от приемника. А в приемник КТО-ТО поставил севшую. У меня лежит старый комплект на посудной полке. Забыл выбросить.
И я пошел ва-банк, отступать мне теперь некуда.
– Сеня, я знаю кто вы такие. За несколько часов до вашего появления об ограблении передавала местная радиостанция. Тогда еще без деталей. Интересно, о чем говорят сегодня? Может быть, Вольф не хочет, чтобы ты чего-то знал, о чем известно ему? И Фунтику. Согласись, чужой ты для них. Я понятно, я лишний свидетель…
Договаривать я не стал, пусть понимает, как хочет. У него, судя по выражению физиономии, мыслительный процесс и без того полным ходом идет. Наконец Сеня разродился и миролюбиво (слишком миролюбиво!) поинтересовался:
– А ты чего ради так стараешься? Жить хочешь? Только не говори, что мне желаешь помочь.
– Не буду. Жить хочу. И еще это… ну… Может, бабок мне маленько отстегнешь, а? Я ведь вроде как на твоей стороне.
– Ладно, посмотрим. Пока дыши ровно.
Больше он ни о чем не спрашивал, и вообще молчал до самого дома. А когда вошли, и я сгрузил флягу, подозвал меня, и кивнул на открытый люк погреба:
– Давай туда. Давай, давай.
Возражать было бессмысленно, и я покорно спустился по лестнице вниз. Фунтику было по фигу, где я буду сидеть. И только Вольф удивленно спросил Сеню:
– Чего ты его туда? Жрать сам будешь готовить?
Захлопывая крышку, Сеня спокойно ответил:
– Разговор есть.
И ох как мне его тон не понравился. Похоже, наступают последние минуты нашего приятного соседства. Проще говоря, пора делать ноги. Прислушиваясь к разговору наверху, я с утроенной энергией принялся лихорадочно расширять последние сантиметры лаза наружу. Ну, и еще кое-какие приготовления заканчивать…