Мера бытия
Шрифт:
То ли порывистостью движений, то ли прямым взглядом, но Катерина крепко напомнила Егору Андреевичу потерянную Любоньку.
В директиве Гитлера № 1601 «Будущее города Петербурга» от 22 сентября 1941 г. со всей определённостью говорилось:
2…стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса. Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в существовании этого города непосредственно у её новых границ.
4. Предполагается
Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения [4] .
4
ГА РФ, ф. 7445, on. 2, д. 166, ял. 312–314, перевод с немецкого.
С двадцать шестого августа в Ленинграде был введён комендантский час. Движение по городу прекращалось в десять вечера и начиналось в пять утра.
Второго сентября вновь снижены нормы хлеба.
Гитлеровцы пёрли на Ленинград со всех сторон, не давая Красной армии роздыху. Радиоэфир заполонили тревожные сводки с фронтов. Война грозила затянуться надолго.
Катя подумала, что надо сделать какие-нибудь продовольственные запасы на зиму. Что взять с Егора Андреевича? В буфете у него тараканы свадьбу справляют, а на кухне стоит бутыль подсолнечного масла и лежит кулёк серых макарон.
Когда Катя совала макароны в кипяток, то они сразу же разваривались в полужидкую массу.
– Третий сорт, что ты хочешь? – сказала соседка тётя Женя. – Такими макаронами впору поросят кормить.
Работала тётя Женя на швейной фабрике. Она была грузная, черноволосая и длиннорукая, как горилла. Ещё в квартире жила библиотекарша Вера Ивановна с двумя детьми – тринадцатилетней Ниной и шестилетним Ваней. Хорошенькая блондинка с красивыми глазами, Вера Ивановна оказалась очень непрактичной и всё время забывала, где какие карточки надо отоваривать. Катя удивлялась: неужели трудно запомнить, что хлеб можно купить в любом магазине, а крупы, жиры и сахар только в прикреплённом. Из-за рассеянности Вере Ивановне приходилось дополнительно стоять в очередях, поручив Кате присматривать за детьми.
По большому секрету тётя Женя шепнула, что Вера Ивановна могла уехать в эвакуацию чуть ли не в первых рядах из-за того, что у неё муж полковник. Но она наотрез отказалась уезжать. Сказала, что не может оставить библиотеку, потому что без присмотра книги растащат. Такую позицию Веры Ивановны тётя Женя решительно осуждала и при каждом удобном случае не забывала пенять:
– Вот, Верка, не послушалась мужа и сиди теперь, как мышка в западне, да ещё с мышатами. Вон, народ говорит, что последние поезда с эвакуированными ушли, да назад вернулись. Захлопнулась наша коробочка.
Впрочем, тётя Женя выговаривала вполне беззлобно, даже с сожалением, и Вера Ивановна не неё не обижалась. Она давно привыкла, что тётя Женя
С тётей Женей и Верой Ивановной Катя поладила сразу, а третья соседка – старуха Анна Павловна Кузовкова – встретила её с открытой враждебностью.
Когда наутро после заселения Катя вышла в кухню с чайником, Кузовкова уткнула руки в боки и обошла её кругом, оглядывая с ног до головы, как цыган кобылу.
– Гляньте, никак Егор девку привёл! Совсем обезумел старый хрен. В нашей квартире народу и без того как семечек в огурце!
Была Кузовкова маленькой, кругленькой, краснощёкой – точь-в-точь бабушка из доброй сказки. Только глазёнки сверкали по-крысиному и рот-пирожок зло кривился уголками вниз. Крикливая, в цветастом халате, старуха Кузовкова умела заполнить собой всё кухонное пространство, и куда бы Катя ни отвернулась, там везде мелькал пёстрый ситец и раздавался визгливый голос.
Решив перемолчать, Катя подошла к керосинке и несколько раз качнула насосик, чтобы подать топливо.
Кузовкова подплыла сзади и засопела:
– Слышь, девка, морду-то от меня не вороти. Хоть тебя и сам управхоз привёл, а хозяйничать в квартире не смей. Понаедут тут всякие, а ты потом керосин прячь, чтоб не отлили.
– Не нужен мне ваш керосин, – не выдержала Катя, – и квартира не нужна. Я отсюда при первой возможности уеду. Устроюсь на работу и уеду.
В ответ Анна Павловна высморкалась в полотенце на своём плече и внезапно запела елейным голоском:
– Ну, хозяйничай девонька, хозяйничай. Надо соли, бери, не стесняйся. Мой столик у самого окошка стоит.
Поражённая переменой Катя резко обернулась и увидела в дверях Егора Андреевича. Устало ссутулившись, он одной рукой опирался о косяк, словно его не держали ноги.
– Катерина, быстренько пей чай и собирайся. Дело есть. Поручаю тебе организовать местных ребят на сбор бутылок.
– Каких бутылок? – не поняла Катя. – Зачем бутылки?
Егор Андреевич выпрямился:
– Получен приказ Ленгорисполкома собирать пустые бутылки, чтобы заливать их горючей смесью и отправлять на фронт. Слыхала про «коктейль Молотова»?
Катя кивнула.
– Вот то-то и оно. Иди, ремонтируй ящики и принимай то, что пионеры натаскают. Объявления развешены.
Во дворе стоял стук, а груда поломанных ящиков возвышалась до окон первого этажа. В открытой форточке маячил дымчатый кот, взиравший на безобразие с явным отвращением.
Егор Андреевич сокрушённо развёл руками:
– Магазины отдают только поломанные ящики, у них возврат на базу. Ящики нынче тоже стратегический объект, так что придётся самим расстараться на починке. Вон, один работник уже брошен на прорыв.
Вихрастый мальчишка в голубой рубашке с красным галстуком с размаху всадил гвоздь и горделиво оглянулся:
– Видели, товарищ управхоз, как я умею? А вы говорили – не справлюсь.
Мальчишка был румяный, рыжий, весь усыпанный огненными веснушками.
Катя сразу решила, что он похож на колобка, убежавшего от дедушки с бабушкой.
В знак одобрения Егор Андреевич поднял большой палец и сказал:
– Вот тебе, Сенька, начальница. Выдай ей молоток.
– Егор Андреевич, – подлив в голос ехидных ноток, протянул Сенька, – да разве же девчонка сумеет?