Мера бытия
Шрифт:
– А ты научи, – нахмурился Егор Андреевич, – и в целом покажи Катерине, что тут у нас во дворе и где. Возьми, как говорится, над ней пионерское шефство. Не зря же ты галстук надел.
Обречённо повесив голову, паренёк протянул Кате молоток и указал на ящичек с гвоздями:
– Бери, заколачивай. Гвоздик туда, гвоздик сюда. А то скоро ребята бутылки принесут, а у нас ставить некуда.
Катя усмехнулась: ну, держись, Сенька, сейчас ты у меня поплывёшь в дрейф, как Папанин на льдине. Заколачивать гвозди она умела виртуозно, спасибо соседу-плотнику дяде Савелию. Однажды в Новинке
Попробовав молоток на вес – тяжеловат, но обойдусь, Катя поставила в ряд пять гвоздиков, и не дожидаясь пока они упадут, короткими взмахами забила их по самую шляпку. Как пулемётную очередь выстрелила.
– Ловка девка! – уважительно сказал Егор Андреевич и поцокал языком. – Ловка.
– Здорово! А меня научишь? – Она увидела, что у Сеньки от восторга перехватило дыхание, а глаза блеснули неподдельным азартом.
– Научу, когда половину ящиков починим.
Оседлав скамейку, Катя положила рейки крест-накрест. Удар, ещё удар. Готово.
Ей нравилось чувствовать силу руки и тяжесть молотка, который играючи повинуется движениям мускулов.
Работа спорилась, и под весёлый перестук ненадолго забывалось, что идёт война, в небе висят толстопузые дирижабли, а запасы продуктов подходят к концу.
Складывая ящики штабелем, Катя подумала, что в старости обязательно вспомнит этот день с неярким солнышком, ленинградский двор, вихрастого Сеньку и толстого серого кота на окне. Отложив молоток, она специально взглянула на кота пристальнее, силясь запечатлеть в памяти его полосатую сущность.
Из раскрытого окна полился мотив фокстрота, и Катя совсем пришла в хорошее расположение духа, когда во двор вошёл парень лет двадцати.
– Ей, работнички, где тут у вас управдом?
Никогда прежде она не видела у ребят такой улыбки – ясной и в то же время чуть-чуть застенчивой. Кате почудилось, что она на миг оказалась в своей Новинке, таким родным вдруг увиделся ей этот незнакомый парень в светлой рубахе, небрежно заправленной в чёрные брюки.
Вместо гвоздя она стукнула молотком себе по ногтю, сунула палец в рот, да так и застыла, понимая, что со стороны выглядит полной дурёхой.
За одну неделю ленинградские школьники собрали более миллиона пустых бутылок.
Бутылки были залиты горючей смесью и отправлены на фронт.
Шофёр третьего автопарка Сергей Медянов так и запомнил её с пальцем во рту – смешную девчонку с двумя косичками и курносым носом. На простой вопрос она покраснела и никак не могла толком ответить, где искать управхоза или управдома. Как кому нравится. Сам он предпочитал старое – управдом.
Неделю подряд Сергей развозил на старой полуторке песок для тушения пожаров и намотался как бобик за косточкой. Когда он расчёсывал волосы, песок сыпался на воротник, а если ел, то песок хрустел на зубах вместо соли.
Баранку Сергей крутил давно – третий год, сразу после школы записавшись на шофёрские курсы. Мать
– Какие листовки, если он почти слепой? – восклицала она, ломая пальцы. – Скажи, Серёжа, как можно, ничего не видя, переписывать статьи запрещённых авторов?
Сергей не знал ответа и всегда успокаивал, что произошла ошибка и отца скоро выпустят. Он действительно в это верил. Но прошёл год, другой, третий. Десять лет без права переписки. Какой изощрённый ум мог выдумать такую кару? На пятом году папиного заключения почтальон принёс извещение, что К.Р. Медянов скончался от остановки сердца.
Постепенно Сергей заметил, что мамин характер изменился и она то замыкается в себе, то становится весёлой и разговорчивой.
– Да она, наверное, пьёт, – предположила мудрая крёстная, когда Сергей поделился с ней своим беспокойством.
– Моя мама? Я даже мысли такой не допускаю!
Но тревога продолжала точить, и, дождавшись, когда мамы не было дома, Сергей провёл обыск.
Пустые бутылки нашлись за тумбочкой в общем коридоре. Сергей выбросил их в помойку, а потом долго бродил по городу и думал, как им с мамой жить дальше. Разговор по душам не принёс никакого результата. Мама продолжала пить, а вечерами сидела, завернувшись в шаль, подаренную отцом к годовщине свадьбы, и смотрела в окно. Молодая, сорокалетняя, умная и красивая мама считала, что её жизнь закончилась.
Сейчас мама ушла в ЖЭК печатать приказы и объявления, а Сергея вместе с машиной со следующей недели мобилизовали в автомобильный батальон. Последний наряд в гражданской жизни – развести песок и забрать пустые бутылки, от одного вида которых его мутило.
А девчонка та, в доме на Огородникова, симпатичная, хотя и смешная. Похожа на парнишку-подростка. Интересно, сколько ей лет?
После сбора бутылок вместе с другими жильцами Катя таскала песок на крышу дома, чтобы заполнять противопожарные ящики. Следующие несколько дней она безуспешно пробегала по предприятиям в поисках работы, а теперь вот решила пойти на окраину города собирать остатки урожая с колхозных полей.
Надоумила её тётя Женя:
– У нас на работе уже все бабы сбегали в совхоз и принесли по мешку капустных листьев. Чем без толку по городу метаться, лучше бы подумала, что в щи положишь. И Верку с собой возьми, а то она детей голодом заморит, и так уже по карточкам ничего не выкупить.
Идти сговорились в шесть утра.
– Кто рано встаёт, тому Бог даёт, а то одни оборыши достанутся, – подвела итог тётя Женя.
Женщин и детей на колхозном поле было много, как кочерыжек. Таская за собой мешки и кошёлки, они ползали на коленях и перерывали рваные борозды в поисках остатков капусты. Кому везло, находили целые кочешки с хрусткими листьями, но в основном удавалось наковырять подгнившие обрубки, похожие на свиной пятачок.