Мера прощения

Чернобровкин Александр Васильевич

– Тебя совесть не мучает? По ночам спокойно спишь? – продолжал я. – Один человек мертв – ну, этому подонку туда и дорога! – зато второй был расстрелян невиновным, – сказал я, уверенный, что она не знает, как долго длится волокита с прошениями и помилованиями. – Его убили потому, что ты соврала.

Она возмущенно вскинула голову и медленно опустила ее.

– Извини, ты не соврала, ты просто промолчала. Володя тоже промолчал, даже мне не сказал, кто убийца. Я думал, жить надоело, а теперь понял, что он любил тебя, – произнес я возникшую внезапно догадку.

Звякнуло упавшее на палубу ведро – я правильно

угадал.

– И ты променяла его на подонка...

– Андрей не подонок, – еле слышно сказала она.

– Тебе виднее! – сказал я с сарказмом. – Если он не подонок, тогда и ты не лучше. Впрочем, чего же еще ожидать от убийцы!

– Я не убивала, – прошептала она.

– Но ты застирала запачканную кровью одежду убийцы и не сообщила о преступнике. Суд сделает тебе поблажку – даст пятнадцать лет вместо расстрела, к которому приговорят твоего любовника. – Я догадался, что на себе она поставила крест, но за третьего механика будет драться до последнего. – Жаль, красивый мальчик, а пули обезобразят его лицо. Или в сердце стреляют – не знаешь?

– Нет, – еле слышно ответила она и задергала ресницами.

Мне ее слезы ни к чему.

– Но все можно уладить. Володьку не оживишь, так что вы теперь в долгу только передо мной. За сорванный отпуск, за перевод с нового судна на это корыто, за труды по расследованию мне кое-что причитается. Согласна?

– Да.

Теперь задам тебе еще один вопрос, на который ответишь утвердительно. Тогда и на третий ответишь так же, автоматически, не до конца поняв его, а потом не сумеешь переиграть.

– Ты ведь не хочешь, чтобы Андрея отправили на тот свет? Он же ради тебя пошел на преступление, – сказал я, уверенный, что именно так оправдывал убийство третий механик. – Ради тебя, да?

– Да.

– Так вот, раз все делалось ради тебя, ты и будешь расплачиваться. Сейчас пойдем ко мне и, если будешь умницей, я забуду все. Ты согласна спасти любимого, да?

– Да, – покорно отвечает она и тут же, видимо, осознав, что ей предлагают сделать, прожигает меня взглядом.

– Не хочешь – не надо. Ты сядешь в тюрьму, а Андрея шлепнут... Жаль, такой молодой!

Глаза ее потухли, опустились долу. Так-то лучше. Выпендриваться – это, пожалуйста, перед кем-нибудь другим, а я давно догнал, что бабы не прочь, имея оправдательную причину, переспать с... ну, скажем скромно, с приятным мужчиной.

Фигурка у нее оказалось что надо. Особенно хороши были груди. Правда, большого удовольствия от обладания ею не получил. Она слишком покорно выполняла мои требования, и это обламывало половину кайфа. Зато, как догадываюсь, Нине со мной было лучше, чем она хотела бы. Это почему-то обидело ее. Я собирался было расспросить, почему, но кто-то постучал в дверь. Дневальная испуганно прильнула ко мне, и искренность, с какой она это сделала, обидела ее еще больше.

Одеваясь, она попросила:

– Никому не говори, что мы с тобой.

– Не скажу, – пообещал я.

Перед тем, как уйти, она обхватила руками плечи и спросила, глядя мне в глаза:

– Я все сделала, а ты – ты не обманешь?

– Конечно, нет, – пообещал я.

Дура! Еще не родилась женщина, на которую променяют настоящего друга!

Я подошел к телефону, собираясь позвонить Раисе, но она сама влетела в каюту. Судя по страдальческому выражению лица, она видела, как Нина выходила отсюда. Наверное, она и стучала несколько минут назад. Одного взгляда на кровать хватило ей, чтобы убедиться в худших предположениях.

– Шлюха!..

Все остальное было матом, отборным, на зависть боцману с парусника. Затем она перекинулась на меня.

– А ты!..

– Рот закрой, – произнес я спокойно, – и слушай меня внимательно.

Рая приготовилась слушать оправдания и, язвительно кривя губы, демонстративно уставилась на кровать.

– Слушай меня внимательно, – повторил я. – Во время обеда – ни раньше, ни позже – расскажешь третьему механику все, что здесь видела. Можешь добавить и от себя что-нибудь или устроить сцену. Поняла?

Ревность помешала Раисе сообразить сразу. Постепенно с ее лица сползли возмущение и язвительность, их сменили сперва удовольствие, потом что-то типа жалости.

– Ты хочешь...

– ... чтобы ты рассказала ему. Можешь сообщить, что застала нас в кровати – я подтвержу.

– Но ведь тогда... он же может её...

– Ну, это их трудности.

Раиса долго молчала, потирая руки, будто сушила их над горячей печкой.

– Нет, – решительно произнесла она.

– Да, – еще решительнее произнес я и положил руку ей на холку. Сжав волосы покрепче, потянул их книзу, заставив Раису запрокинуть голову. Ее глаза уставились снизу на меня и вдруг расплылись, будто растворились в светлом овале лица, как бывает, когда смотришь с очень близкого расстояния. А в моих должна раствориться всякая мысль, и при желании в них можно будет найти холодную беспощадность. – Ты сделаешь.

Больше я ничего не говорил. Угрожать в таких случаях без толку: умный и сам понимает, во что выльется непослушание, а дурак сильнее заупрямится. Рая успела доказать, что к дуракам не относится. Надеюсь, и сейчас не подведет.

– Хорошо, – прошептала она.

Я убрал руку с ее шеи.

– Страшный ты человек, – сказала она, поправляя прическу.

– Страшный, – согласился я.

– Не хотела бы я оказаться на твоем пути.

– Умная мысль, – сказал я. – Запомни ее на всю жизнь.

30

Доводилось мне читать в старых романах о том, что чувствуют люди перед дуэлью. То ли я такой выродок, то ли авторы никогда не участвовали в дуэлях, но ничего подобного описанному в книгах я не испытывал. Я был уверен, что, как гласит один из главных лозунгов родной страны, наше дело правое – мы победим. Я неспешно пообедал, полюбовавшись недоеденным первым блюдом за столом, где сидит третий механик. Поспешила Рая, могла бы дать человеку хотя бы голод утолить. Потом я вернулся в каюту и лег спать, закрыв дверь на ключ и оставив его в замке повернутым на полтора оборота, чтобы извне никто не смог открыть. Спал как обычно в жару – ни хорошо, ни плохо. Проснувшись, неторопливо умылся. Время и место дуэли выбирать мне – успею. А вот оружие – за противником. Думаю, ничего умнее молотка ему в голову не придет. Ровно в два часа я зашел в спортзал. Весь экипаж знает, что почти каждый день с двух до половины четвертого я там занимаюсь. Надеюсь, и третий механик осведомлен. В это время он стоит на вахте – лучшего алиби не придумаешь, – поэтому не упустит возможности расквитаться. И не столько за расследование, сколько за любовницу.