Мера прощения
Шрифт:
Да и не сказал бы, что мне слишком невтерпеж было. Долгое общение с профессионалкой, добросовестно выполняющей свои обязанности, имеет недостаток – сам начинаешь относиться к сексу, как к работе. Впрочем, для меня это не ново, так сказать, дело всей супружеской жизни. У меня, правда, появились подозрение, что для Хоа наши свидания были больше, чем зарабатывание куска хлеба. Или масла к хлебу. Иногда она забывала, кто из нас на кого работает, а при прощании всплакнула, причем уже после того, как я щедро расплатился. Зато капитан обрадовался нашему расставанию. Думаю, он заплатил бы ей больше меня, только бы не слышать по ночам ее стонов и всхлипов, ведь его каюта через переборку с моей. Я предлагал ему выступить со встречным ночным планом по шумовым эффектам: Хоа по моей просьбе приводила подружку, однако Сергей Николаевич скромно отказался. Подружке Хоа он сказал, что для него это слишком ценный дар, а мне – что не хватало ему еще спать со всякими там – и выразился неподобающе коммунисту-интернационалисту. Я тоже иногда
В Сингапур пришли на моей вахте. То ли вахта старпомовская такая везучая, то ли я, но все сложные маневры, на которых мое присутствие обязательно, происходят в этом рейсе именно с четырех до восьми или с шестнадцати до двадцати. Сменившись, я отправился в город, решив использовать для дел утреннюю – не прохладу, тут ее не бывает: экватор – скажем так, свежесть. Второй механик хотел было поручить мне руководство группой увольняемых на берег, но я отбился, посоветовав припрячь начальника рации. Так как советский моряк не имеет права разгуливать за границей в одиночку, я пошел вроде бы с группой, но в то же время сам по себе. Не люблю ходить стадом, быть посмешищем: навьючатся в магазинах и, экономя на такси, шляются по улицам, напоминая караван ишаков.
Сингапур – мекка советских моряков, потому что товары здесь одни из самых дешевых в мире. Предприимчивые капиталисты открыли неподалеку от порта множество магазинчиков с названиями русских городов, набили полки товарами, которые пользуются спросом только в СССР, научили продавцов нескольким необходимым для торга фразам на русском языке и принялись потихоньку наживаться на коммунистах. Сингапур красив, экзотичен, но обычно стоянки здесь короткие и за беготней за «школой» – товарами на перепродажу – не успеваешь посмотреть его как следует. Первое, что впечатляет, – невероятная смесь Востока и Запада, эдакий фарш из железобетонных небоскребов и деревянных пагод, неоновых реклам и тряпичных драконов, «роллс-ройсов» и велорикш, платьев от ведущих французских модельеров и набедренных повязок – и все это вместе, будто слепленное в огромную, пеструю котлету, жарилось на асфальте, раскаленном экваториальном солнцем, и чадило бензиновой гарью.
Предыдущие два рейса я делал на Европу, где цены высокие, поэтому не тратил валюту, депонировал на случай, подобный сегодняшнему. Накопилась приличная сумма, кое-что набежало и за этот рейс, поэтому не пошел со всеми отыскивать магазин с самыми низкими ценами и паршивыми товарами, завернул в ближайший, знакомый мне, где таким, как я, покупателям бесплатно оказывается дополнительная услуга – доставка товара на судно. Благодаря мощным кондиционерам в магазинчике было не жарко. Хозяин – наверное, китаец, с лицом настолько заплывшим жиром, что узенькие глазки были похожи на порезы бритвой, – встретил меня у порога и проводил к креслу, которое стояло посреди холла у журнального столика. На столике валялись рекламные проспекты и прошлогодние журналы. Расспросив, что и как много собираюсь я покупать, хозяин заулыбался подобострастно – глаза совсем исчезли в складках жира, словно порезы зажили, – и крикнул что-то на черт знает каком языке двум молоденьким миловидным продавщицам. Одна вскоре вернулась с подносом, на котором стояли две малюсенькие стопки с желтоватым напитком, бутылка кока-колы и два фужера. Пока мы с хозяином смаковали напиток, оказавшийся всего лишь бренди, как подозреваю, самым дешевым, вторая девушка принесла несколько рулонов материи. В каждом рулоне было по пять метров: знают наши таможенные нормы! Я отобрал несколько рулонов, потом – кое-что из одежды для жены, потом – магнитофон и транзистор, а в заключение – ковер, самый большой. Часть «школы» будет отвезено мною матери. Она единственная женщина, которая меня никогда не предаст, я доверяю ей так же, как самому себе. Она выгодно продаст товар и вложит деньги в драгоценности или валюту. Жена ничего не узнает о них. Случись что – жена и тесть втопчут меня в такую грязь, в какой я и до женитьбы не был. Тогда придется начинать сначала и не в Союзе, а «за бугром». Не хотелось бы, но на родине бывшие родственнички не дадут встать на ноги.
Продавщицы сложили покупки в полиэтиленовые пакеты, на которых я красным фломастером написал название судна и свою должность. Хозяин заверил, что через четверть часа товары будут вручены вахтенному помощнику. А тот, предупрежденный мной, отопрет посыльному каюту и покажет, где сложить их.
Время у меня еще было, и я пошел гулять по городу, многолюдному, многоавтомобильному и многонебоскребному. Складывается впечатление, что капитализм отличается от социализма количеством автомобилей и небоскребов. В маленькой деревянной лавчонке, затиснутой между двумя сорокоэтажными домами и похожей на спичечный коробок на дне каменного ведра, я купил несколько экзотических сувениров на подарки нужным людям и пять бутылок виски. С этими покупками я пошел в кинотеатр, чтобы осуществить мечту советского туриста – посмотреть порнографический фильм. Стоит попасть в компанию людей, не бывавших за границей, как обязательно спрашивают, смотрел ли порнушку, и, как бы делая мне одолжение, просят рассказать, что именно видел. При этом слушают раскрыв рот, а потом презрительно фыркают: какая гадость! Попал я на середину фильма, впрочем, такие без разницы, с начала смотреть или нет. Вскоре он кончился, и сразу начался следующий, похожий скорее на вторую серию первого. Зато в этом фильме мне не удалось досмотреть конец, потому что ко мне подсело лохматое кучерявое существо непонятного пола. Оно сначала сидело в другом конце зала, потом пересело поближе ко мне, потом – еще ближе, как будто под воздействием порнографии я приобрел все большую притягательную силу. Существо уставилось на меня поблескивающими белками на черном и, казалось, безносом лице и недвусмысленными жестами предложило повторить кое-что из показываемого на экране. В зале нас было двое, поэтому я пересел дальше. Когда существо повторило попытку, я направился к выходу. Оно погналось за мной, выкрикивая что-то высоким голосом, схватило за руку. Я молча влепил с разворота ему в рыло правой, и показалось, что не бутылки звякнули в моей левой, а кучерявая башка раскололась подобно стеклянному кувшину. Контролер, пожилая женщина с неестественно белым, как у призрака, лицом, спокойно, будто не видела ничего, проводила меня к выходу, подсвечивая фонариком с тонким и ярким лучом.
Возле порта под красным пластиковым навесом маленького ресторанчика гуляла, сдвинув вместе несколько столиков, чуть ли не половина нашего экипажа. Маленький шустрый официант бегал от столиков к стойке и разделочному столу, на котором мокрый от пота повар в красной набедренной повязке готовил лягушек. Три ловких удара тесаком – и освежеванная и обезглавленная тушка заворачивается в тесто и опускается в кипящее масло, откуда вынимается другая, поджаренная, – коричневая, лоснящаяся бульбашка, из которой торчат длинные задние лапки. Официант забирал ее и бегом относил на коллективный стол. В отличие от повара одет он был в белые штаны и белую рубашку с коротким рукавом, настолько чистые, что создавалось впечатление, что постоянно где-то незаметно переодевается. Улыбка на его плоской узкоглазой мордяхе была два на четыре. Оно и понятно: советские моряки хоть и бедны, но пойло берут ведрами, не в пример всем прочим.
– Старпом, иди к нам!
Я зашел, положил пакет с сувенирами и виски в общую кучу, громоздившуюся около стола, и сел рядом с третьим механиком и напротив начальника рации. Пора бы нам с Маркони восстановить приятельские отношения. Думаю, это будет легко сделать, ведь ничто не размывает так быстро стыдливость, как алкоголь. Заказывать я не спешил, надеялся, что угостят. Так и случилось: третий механик показывал запыхавшемуся официанту на меня, а потом – три оттопыренных пальца, и вскоре передо мной стояли рюмка и тарелка с «лягушками в тесте», а в центре стола – три бутылки рисовой водки. Наверное, «машина» продала стружку цветных металлов – почему бы не угостить «палубу», не щелкнуть ей по носу? Ну-ну, щелкает тот, кто щелкает последним...
Начальника рации, судя по багровому и потному лицу, нагрузился уже по ватерлинию. Он хвастался перед дневальной похождениями в Сингапуре то ли в прошлый, то ли в многолетней давности заход. Из его слов получалось, что все небоскребы были поставлены на крыши, и только после ухода их судна вернулись в нормальное положение, а женщина всего города ползли, рыдая, по асфальту и упрашивали начальника рации не покидать их. Слез было так много, что Маркони вернулся на судно в мокрых по колено штанах. Нина слушала очень внимательно, как врач пациента, лишь иногда вставляла слово-два, приподымая при этом брови. Скажет что-то – брови дважды подлетят на лоб, на котором каждый раз собираются тонкие складочки. Третий механик не вмешивался в из разговор, пил, я бы сказал, с остервенением. Время от времени он тяжело и недолго смотрел на обоих, а когда Нина, откликаясь на его взгляд, поворачивалась к нему, опускал глаза в рюмку и, если там была водка – пил, если не было – наливал себе и любовнице. Ее рюмка была полна, водка текла через край. Дневальная не останавливала Андрея, смотрела на него виновато и жертвенно, и сильнее было заметно, что она кособока.
Наверное, устав от ее взглядов, третий механик спросил меня:
– Что так мало «школы»?
– Остальное отправил на судно с посыльным.
– Хорошо живем, – решил третий механик.
– Не жалуемся, – сказал я. – А тебе кто мешает?
– Никто, – он чокнулся рюмкой о мою, – если не считать водки.
– Из-за нее и попал на эту калошу? Насколько я знаю... – я не закончил, вспомнив, что рядом сидит Нина.
– Правильно знаешь... Да, засунули пересидеть небольшой шухер. Прокозлился я на Мальте, в Ла-Валетте. – Он сделал паузу, наверное, решал, рассказывать ли дальше.
Я чокнулся рюмкой о его рюмку, как бы предлагая продолжить, и выпил. Водка была паршивая, с неприятным привкусом то ли барбариса, то ли аниса.
– В ремонте мы там стояли, – продолжил Андрей. – Сам знаешь, суточные – одиннадцать золотых, времени свободного – валом. Ходили постоянно в бар неподалеку от завода, пили «Смирновскую» бутылками. Хозяин в нас души не чаял. Однажды перебрал я малость, и перестала мне его рожа нравиться. Знаешь же, как они лыбятся: вроде бы рад тебе, а от уха до уха написано, что считает тебя свиньей. Ну и врезал я ему промеж ушей. Потом еще раз, но попал в зеркало и руку порезал. А тут полицейские заходят. Бармен им: «Все в порядке, все в порядке!» Они уже собрались уходить, вдруг один заметил, что у меня рука в крови, и начал тыкать дубинкой и смеяться. Я ему тоже тыкнул. Очухался в кутузке. В общем, отправили меня на полгода в отпуск, а потом – сюда с повышением в третьи механики. Ловко, да?