Мера воздаяния
Шрифт:
До нашего дома оставалось метров четыреста или пятьсот, как вдруг с заброшенной стройки, возвышавшейся в нескольких шагах, донёсся придушенный стон и кто-то там за блочными каменными стенами воззвал о помощи.
«Помогите!» – жалобно прозвучало в вечерней тишине.
Не раздумывая, я бросился на голос, тонкий, почти детский, и, проскочив несколько полутёмных помещений, увидел, как в закутке строительной площадки трое парней распинали молоденькую девчонку – лет семнадцати, не больше. Двое держали её за руки и зажимали рот, а третий, задрав ей чуть
В руке у меня был обрезок полуторадюймовой стальной трубы, подобранный в одном из проходов, пока я пробирался по стройке. Этой штукой я с размаху и шибанул по спине того, третьего, который оголял несчастную, а его подельники бросились в разные стороны. Я погнался за одним из них и почти настиг, когда сильнейший удар по голове свалил меня с ног.
А получилось так, что шум и крики, раздававшиеся из недостроенного дома, услышали полицейские, проезжавшие мимо, в числе которых был уже упомянутый Вячеслав Ерманков, давний мой неприятель из детства, к этому времени младший сержант полиции. Он-то и пустился за мной и тем парнем, которого я преследовал, и, догнав, хватил меня рукоятью пистолета по затылку.
Потом следственный изолятор, допросы, моё отторжение наветных слов, полицейские, набросившиеся на меня с резиновыми дубинками, и то, как я положил их всех рукопашными приёмами. Майор Окунев, прибежавший на шум схватки и дважды выстреливший в меня из пистолета; первая пуля попала мне в плечо, а вторая – в грудь, к счастью, не задев лёгкие.
И суд под аккомпанемент неправедного обвинения, по которому выходило, что это я пытался изнасиловать несовершеннолетнюю Надю Зайцеву, ту девчонку на стройке. И показания самой потерпевшей, запуганной проплаченным следователем Патрикеевым, что именно я, демобилизованный солдат, являюсь злодеем, покусившимся на её тело, а трое парней лишь пришли ей на помощь; я же, вооружившись металлической трубой, напал и на них и покалечил одного.
Наконец, лжесвидетельство полицейского Ерманкова, который якобы видел, как трое юношей, фактически ещё подростков, буквально стаскивали меня с этой Зайцевой.
Лыком в строку лёг и рассказ майора Льва Максимилиановича Окунева о том, как в следственном изоляторе я совершил нападение на полицейских, находившихся при исполнении служебных обязанностей, и как он вынужден был останавливать меня пистолетными выстрелами на поражение.
Словом, я был обрисован настоящим монстром, крайне опасным для общества и подлежащим изоляции от него.
Венчал судебное разбирательство приговор, зачитанный судьёй Митюковой Жанной Борисовной: пятнадцать лет колонии строгого режима! И отбывание наказания в лагере «Полярный медведь», расположенном на северо-востоке Сибири, в местности, примыкавшей к нижней части Енисея, неподалёку от базальтового плато Путорана, дикого края, малодоступного для людей.
Такой вот итог получился; пройди я мимо той стройки, не отреагируй на жалобный крик – и жизнь моя продолжилась бы совсем в ином ключе, возможно, радужном и беззаботном, в
В заключении я и познакомился с Филиппом Никитичем Татариновым, уже немолодым уголовником-рецидивистом, смотрящим по лагерю и моим земляком из Ольмаполя. И довольно близко сошёлся с ним, хотя он относился к высшей касте блатных зэков, а я – к мужицкому сословию, то есть к людям, оказавшимся на зоне случайно, в силу тех или иных неблагоприятных обстоятельств. Внешне, повторюсь, наша взаимная симпатия мало чем выражалась, но его поддержку я чувствовал на протяжении всего нашего совместного пребывания на каторге. И сам по мере возможности оказывал ему те или иные услуги, способствовавшие выживанию.
И был ещё один арестант, с которым я тесно сошёлся и которому поверял иной раз сокровенные тайны души. Это уже упомянутый Пётр Вешин, на воле банковский служащий, белый воротничок, этапированный на зону в двадцатишестилетнем возрасте – зимней порой, на специальном тюремном автотранспорте, по льду замёрзшей реки, через год с лишним после меня.
Осудили его за «нападение на полицейского» при разгоне стражами порядка несанкционированного экологического митинга, хотя он к этой держиморде лишь потянулся рукой и даже не прикоснулся к нему, а только назвал негодяем.
Полицай с резиновой дубинкой гнался за девушкой, участницей уличного собрания граждан, и уже замахнулся, чтобы ударить, однако, пробегая мимо Вешина, шедшего по тротуару, поскользнулся на ледке, упал и вывихнул левый мизинец. И выпачкал бронеформу, в которой он со товарищи, бравыми молодчиками без моральных устоев, по сути биороботами, в тот день разгонял добрых людей, неугодных ольмапольским власть имущим.
Зазорно ему было признать собственную неуклюжесть, и он обвинил Вешина в неудачном падении своём, что якобы тот ударил его.
Молодого человека арестовали, провели кривое предвзятое следствие, состоялся суд, и впаяли Петру тринадцать лет колонии строгого режима.
Как и меня, приговорила его всё та же судья Митюкова. Уже в заключении ему добавили ещё два года за «ложный донос» в прокуратуру на сотрудников колонии, которых он изобличал в убийстве заключённого, молодого парня, нашего соседа по бараку.
Невиновному человеку особенно тяжко сидеть за решёткой, тем более – тянуть столь огромные сроки!
И вот задумали мы с Петром устроить побег.
Самым подходящим местом для бегства был лесоповал в ста с лишним километрах южнее колонии, на который нас отправляли вахтовым методом и зимой, и летом. Отработают, бывало, зэки месяц в тайге, на смену им присылают другие бригады из «Полярного медведя».
Целый год мы снаряжались, запасая понемногу то, что могло понадобиться в передвижении по тайге. То плохо лежавший топор заныкивали, то лопату. Или обрезок арматурины, из которого вполне можно было изготовить остриё для копья или хорошую заточку по типу ножа.