Мерцание
Шрифт:
На том конце провода Куделин замолчал, раздумывая, потом ответил:
– Заинтриговали. Мой адрес вы, наверное, тоже узнали, как и номер телефона? Ну, вот и ладненько. Жду вас у себя через час. Идет?
– Вполне. Спасибо, Пётр Евгеньевич!
– Жду.
Куделин отключился.
Иван заглянул в соседний кабинет, где над компьютером колдовала Света.
– Свет, я поехал к Куделину, он согласился переговорить. А ты попробуй выйти на Штурмина и договориться с ним о встрече. Постарайся избегать по телефону упоминания о Торопове.
Ларионова ответила, не отрывая взгляда от экрана:
– Максимов, ФСБ тебя уже вычислила, поэтому твои потуги что-то скрыть выглядят, мягко говоря...
– Ларионова, не умничай. Осторожность и осмотрительность никому ещё не вредили. Я поехал, действуй.
Света пожала плечами, что можно было понимать как угодно, и снова погрузилась в созерцание монитора. Иван постоял с минуту в дверях, глядя на неё, развернулся и быстрым шагом направился в холл к лифтам, где в этот утренний час наблюдалось некоторое скопление заспанных офисных гуппи, которые не успели уплыть в отпуск.
Пятница, 9 июля, 10 часов 05 минут
Куделин оказался пожилым человеком лет под восемьдесят. Одет в домашний халат, на старческих ступнях в тёплых носках несерьёзные ярко-голубые тапочки. Дверь Ивану он открыл сам, сильно горбясь и опираясь на деревянную трость. Рядом с ним молча стояла внушительная овчарка, тревожный одноразовый гав которой он услышал, как только подошёл к двери с золочёной потускневшей табличкой "Профессор, д. ф. н. П. Е. Куделин".
– Альма, свои! Место!
Старческая рука потрепала макушку собаки, и та, сразу потеряв интерес к детективу, отошла в угол прихожей, легла на коврик и закрыла глаза. Одно ухо, однако, предательски торчало вверх и выдавало в собаке опытного охранника.
– Иван Максимов...
– начал было представляться Иван, но Куделин его перебил:
– Понял я, понял, заходите, молодой человек. Не так часто к одинокому старику кто-то приходит, чтобы я мог ошибиться.
Иван закрыл за собой дверь и двинулся за Куделиным по коридору со стенами, сплошь увешанными неплохими картинами в толстых резных рамках. Пасторальные пейзажи перемежались с городскими миниатюрами. Чувствовалась уверенная кисть профессионала, умеющего писать маслом, - решительные точные мазки положены так мастерски, что даже при близком рассмотрении передавали увиденное художником с удивительной достоверностью и искренностью. Каждая картина имела свое неповторимое настроение и очарование.
Детектив невольно задержался, рассматривая полотна. Заметив это, Куделин остановился и, протянув руку, щёлкнул выключателем. Над каждой картиной зажглась специальная неяркая подсветка. Сила ламп и угол падения света на каждое полотно подобраны так удачно, что картины переливались удивительно реальной палитрой. Стало возможным рассмотреть, что на переднем плане художник кропотливо проработал каждую деталь, вплоть до травинок. Справа и внизу каждой картины виднелась витиевато выписанная буква "К".
– Масло?
– в голосе Ивана сквозило восхищение.
– Прекрасные вещи. Ваши, Пётр Евгеньевич?
– Нет, что вы, моего сына. И не масло это, а темпера, если по старинке называть.
– Темпера?..
– Гуашь, иначе говоря.
– Гуашь? Не может быть! Я всегда думал, что гуашь - это что-то вроде акварели...
– Это смотря как писать. Сын почти не разбавлял темперу водой, поэтому она и смотрится как масло. А вообще-то он больше любил акрил. Акрил всем хорош, но только запашок от него, пока не высохнет, не очень. Это я, когда к нему в мастерскую заходил, чувствовал.
Иван отметил про себя, что о сыне Куделин говорит в прошедшем времени, но пока не стал анализировать это. Профессор открыл дверь в комнату и жестом пригласил Ивана:
– Проходите, молодой человек, присаживайтесь.
Максимов прошёл в комнату и в удивлении остановился: три стены просторной гостиной представляли собой сплошные книжные полки - от пола и до самого потолка. В углу стояла деревянная стремянка с сиденьем вместо верхней, последней ступеньки. Все полки оказались буквально забиты книгами. Бумажные фолианты стояли вертикально и лежали поверх своих собратьев, вернее были явно с силой всунуты в узкое свободное пространство. По какому принципу распределены книги, Иван не понял, но с правой стороны книжные шкафы выглядели темнее и мрачнее из-за потрёпанных, истёртых, а когда-то позолоченных переплётов. Судя по всему, здесь хранились самые старые книги. Иван с удивлением перевёл взгляд на Куделина: он не мог себе представить этого согбенного старика с палочкой, взбирающегося по стремянке, а тем более сидящего наверху и тягающего тяжеленные манускрипты с полок.
– Кроме прихожей и коридора, где я разместил некоторые полотна сына, все остальные комнаты имеют схожий вид, - заметив замешательство Ивана, пояснил Куделин и сел в старинное кресло, которое больше напоминало императорский трон с высокой спинкой. Трость он прислонил к стоящему рядом письменному столу, на котором тоже лежало с десяток книг. Одна была раскрыта, и сверху страницу придавил тяжёлый, явно бронзовый нож для разрезания бумаги с ажурным орнаментом на рукоятке.
– Ну-с, месье Эркюль Пуаро , что вас привело ко мне?
– Пётр Евгеньевич, - начал Иван, - по просьбе Альбины Романовны Тороповой мы уточняем некоторые детали, связанные со смертью её супруга...
– Простите, кто это "мы"?
– Частное сыскное бюро "Омега", - Иван привстал и протянул старику визитку.
– Наше бюро занимается расследованиями в области гражданского и наследственного права.
– А что, у Тороповых какие-то спорные вопросы с наследством? Мне Альбина ничего такого не говорила. Неужели Анфиса?..
– Куделин замолчал.
– У меня нет никаких оснований говорить о том, что с открытым наследством Торопова что-то не так. Но вдова обратилась к нам именно для того, чтобы выяснить детали наследования, чтобы, не дай бог, на последнем этапе не возникло никаких сюрпризов.
Иван врал нагло, но уверенно, и, похоже, старик поверил в его версию вовлечённости бюро в наследственные дела Тороповых. Он сцепил руки на коленях и смотрел на детектива.
– Но мне, собственно, нечего вам сказать, Иван Александрович.