Мэри Роуз
Шрифт:
Сама Фенелла в глубине души надеялась, что ужасная тетушка простит ей ее обман и уход с черной морской звездой.
Сияя, как медный грош, в комнату вместе с детьми ворвался Сильвестр. В одной руке у него была подставка для лютни, в другой — маленький мешочек из черной замши. Посыльный, который шел за ним на расстоянии нескольких шагов, остановился и устало прислонился к дверному косяку.
— Человек моего будущего зятя, — представил его Сильвестр. А затем гордо и торжественно поднял лютню. — Вы только посмотрите! Кто-то из вас видел когда-нибудь столь божественный инструмент? — Он ласково скользнул пальцами по всем шести парам струн, заставив деку лютни издать переливчатую череду звуков, — инструмент словно поздоровался.
Лютня была изготовлена из вишневой древесины, сверкала красным, а на деке ее красовалась инкрустация, четко нарисованный узор в мягких красных тонах, какие встречаются в сердцевине тиса. Сильвестр был прав. Инструмент был настолько прекрасен, что, казалось, на нем должны играть руки Бога, а не человека.
— И это прислал твой будущий зять? — спросила Фенелла.
Зятем был граф Рипонский. Энтони мало говорил о своем хозяине, но, похоже, уважал его и даже по-своему любил. «Судя по всему, не зря», — подумала Фенелла. Человек, который с такой тщательностью выбирает подарок для брата своей невесты, должен действительно быть особенным человеком. Оставался открытым лишь один вопрос: почему этот человек женится именно на Джеральдине Саттон?
— Ах, что ты, какой зять! — Сильвестр погладил деку лютни. — Чужой человек такого не подарит, только тот, кто видит меня насквозь. Я писал Энтони о неловкости Диззи, и он купил эту лютню у торговца из Тироля. Нигде в Европе не делают лютни так, как на краю Альп, нигде нет древесины, которая звучала бы именно так.
«Ты удивляешь меня, любимый», — подумала Фенелла. Должно быть, у него все хорошо, если он отважился на столь очевидное доказательство своей любви.
— А это тебе. — Сильвестр протянул ей черный замшевый мешочек. Но затем его захлестнуло любопытство, и мужчина перевернул его, прежде чем Фенелла успела взять мешочек в руки. Узкое серебряное колечко едва не упало, и, возможно, камень разбился бы об пол. Он сверкал и переливался, ловя свет, словно голубое стекло.
— Прости, — пробормотал Сильвестр, положил лютню на стол и взял руку Фенеллы, чтобы надеть кольцо ей на палец. — Так поступает высшее дворянство Европы: если сам жених не может присутствовать, он присылает вместо себя друга.
У Фенеллы никогда не было украшений, и Энтони был последним человеком на свете, от которого она могла ожидать подарка. Она всегда напоминала себе, что ей достаточно их глубокой связи, что они могут отказаться от банальных радостей любви. От осознания, что вопреки ожиданиям он все же испытывает желание дарить ей подобные радости, по спине побежали мурашки.
Сильвестр по-прежнему держал ее за руку, рассматривая кольцо. Оно было сделано из двух переплетенных серебряных струн, на концах которых лежал камень. От каждого движения пальца синева камня изменялась.
— Это аквамарин, — рассмеялся Сильвестр. — Нет, этот безумец не совсем превзошел себя. Ты знаешь, что означает это название?
— Нет.
— Морская вода.
Фенелла тоже рассмеялась.
— О, Сильвестр, как он мог купить нам такие дорогие подарки? Неужели твой зять столько ему платит?
— Это я ему посоветовал, — ответил Сильвестр. — Или он должен был получить лучший талант Гемпшира за гнилое яблоко и яйцо?
Смеясь, они переглянулись. Вздохнув, Фенелла спросила:
— Ты сказал, что посыльный прибыл из Лондона. От графа Рипонского? Но это значит, что Энтони уже в Англии!
— Значит, так и есть, — подтвердил Сильвестр и обнял ее.
Дети толкались у их ног. Тетушка Микаэла протиснулась между ними, чтобы посмотреть на кольцо, а сэр Джеймс вышел из кабинета, привлеченный всеобщим волнением. Повисло недолгое молчание, которое нарушил голос посыльного:
— Мастер Саттон.
Все обернулись. Мужчина, по-прежнему стоявший в дверном проеме, откашлялся, словно то, что он должен был сказать, застряло у него в горле.
— Вы не дали мне договорить на улице, — наконец произнес он. — Иначе я сразу сказал бы вам, что я прибыл не с хорошими новостями. Мой господин, граф Рипонский, велел мне передать подарки от вашего знакомого. Но просил не трубить об этом повсюду и с учетом обстоятельств проявить понимание, что он больше ничего не может сделать для вашего знакомого.
— Позволено ли нам узнать, о каких обстоятельствах ты говоришь? — рявкнул Сильвестр.
Посыльный снова откашлялся.
— Ваш знакомый был арестован по прибытии в Лондон, — произнес он. — На борту у него были обнаружены еретические книги. Экземпляры того самого скандального перевода Нового Завета, из-за которых уже не первый месяц бурлит Лондон. Они были завернуты в тюки немецкого сукна.
Лицо Сильвестра посерело.
— И что теперь? — пронзительно вскрикнул он. — Что теперь с ним будет?
Посыльный потупился.
— Мне очень жаль, мой господин. Если не случится чуда, он будет сожжен.
Часть третья
Рифы и мели
1530 - 1533
Tal m'`a in pregion che non m'apre n'e serra,
N'e per suo mi riten n'e scioglie il laccio,
Et non m'ancide Amore et non mi sferra,
N'e mi vuol vivo n'e mi trae d'impaccio.
Сжимая мир в объятьях, — сон объемлю.
Мне бог любви коварный плен кует:
Ни узник я, ни вольный. Жду — убьет;
Но медлит он, — и вновь надежде внемлю.
13
Джеральдина
Резиденция Хемптон-корт, Новый 1530 год
Что-то произошло. Дрожала земля, упала комета. Но Джеральдина, графиня Рипонская, всю жизнь дожидавшаяся такого события, была обречена на то, чтобы стоять у забора и просто наблюдать за происходящим.
Кардинал Уолси, массивный, вездесущий, которого остроумные наблюдатели величали «королем над королем», восемь недель тому назад был лишен всех своих регалий и отлучен от двора. Печать лорд-канцлера ему пришлось передать ученому Томасу Мору, считавшемуся его записным врагом. Мор обвинил Уолси в том, что он нарушил закон Praemunire. Что он в Англии поставил указания Папы выше указаний своего короля. Многие предполагали, что за это его приговорят к смерти. Королевский двор Праздновал Рождество, как и многие годы прежде, в резиденции Хемптон-корт, зачарованном идиллическом замке, который создал для себя Уолси. Самого же его там больше не было. Замок над Темзой, уже не принадлежавший ему, перешел во владения короля, который вырвал руль из рук своего штурмана.