Мэри Роуз
Шрифт:
— Отец, не позволяй им сделать это! Они должны отвязать ее! Это их мать, проклятье, это мать Люка и Лиззи!
Его отец на миг поднял голову.
«У меня связаны руки, — говорил его взгляд. — Я сделал все, что мог, и этого оказалось недостаточно». И он снова опустил голову и медленным шагом пошел дальше.
— Отец! — взревел Сильвестр. Он хотел побежать за ним, но вспомнил о плачущем ребенке, которого держал на руках. — Фен- ни, подержи Лиззи, пожалуйста! Я должен догнать его!
— Что ты собираешься делать? — крикнула Фенелла, пытаясь перекричать шум. — Ты же не думаешь, что твой отец не помог бы этой женщине, если бы у него была такая возможность?
— Но ведь мы не можем допустить этого! Разве над этой бедолагой недостаточно поиздевались?
— Это жена еретика из Саутгемптона, — с презрением произнес Себ, лоточник. — Пусть радуется, что ее только окунут, как будто она только и делала, что продавала свой зад.
— А что она сделала-то? — поинтересовалась Фенелла.
— Ш-ш-ш, — предупредительно зашипел лоточник и наклонился к ней через голову хнычущего малыша. — Произносила еретические речи, здесь, у нас, в «Морском епископе». Она сказала, что если мы принимаем таинство Господне, то должны думать, будто Господь приходил к нам, — а в хлебе, который дают нам священники, Его нет.
Фенелла уже слышала об этом. Подобные вопросы возникали повсюду, словно язычки пламени во время лесного пожара: действительно ли кусок хлеба и капля вина под слова священника превращаются в плоть и кровь Господа? Или же это лишь воспоминания о жертве Господней и его любви, оживающих во время праздника Евхаристии?
— Но это еще не все! — продолжал лоточник. — У нее были с собой бумаги — Грег Бишофсвирт был там и видел все собственными глазами!
— Что за бумаги? — накинулся на него Сильвестр.
— Ш-ш-ш, — снова зашипел Себ, теперь уже на него, и прошептал: — Страницы из Библии, напечатанные… Одному Богу известно, откуда они взялись. Но не из настоящей, которую священники кладут на алтарь, а из той, которую подделал еретик. На английском языке!
— Проклятье, о чем ты думаешь! — Лицо Сильвестра побелело от гнева. — Неужели Господь ходил на уроки к отцу Бенедикту и ничего не учил, кроме латыни? Неужели язык, на котором говорят его творения, недостаточно хорош для него?
— Умолкни, ради всего святого! — Фенелла одной рукой вцепилась в ребенка, другой рукой закрыла рот Сильвестру. — Хочешь быть следующим? Чтоб тебя потащили на костер или бросили в городскую тюрьму, где будут пытать раскаленным железом? — Она поняла, что произошло. Сэр Джеймс приказал схватить женщину за проституцию и приговорил к такому наказанию, чтобы избавить ее от необходимости предстать перед церковным судом и получить смертный приговор за ересь.
И, сладко улыбнувшись, она повернулась к Себу.
— Твое медовое вино просто чудо, — произнесла она. — Ударило в голову бедняге Сильвестру.
На миг Себ растерялся, а затем пожал плечами.
— Да я ничего не слышал, — произнес он. — Я никого не вожу в телеге, тем более сына сэра Джеймса.
— Спасибо тебе. И за то, что присмотрел за детьми, тоже.
— А откуда они вообще у вас взялись, два таких озорника?
— От моей кузины из Фрегтона, — солгала Фенелла. — Она умерла от сыпного тифа, как и ее муж. Господь дал, Господь взял, слава Господу.
Лоточник перекрестился.
— Хорошего дня, Себ. А ты, Сильвестр, иди дальше, а то лютнист убежит.
И вместе с негромко похныкивающими детьми они пошли между рядами прилавков. Там, где толпа людей протащила повозку с креслом для купания, на мостовой виднелись следы колес. Там, где еще только что бурлила жизнь, теперь царила тишина. Судя по всему, никто из посетителей рынка не собирался пропустить спектакль в Кеттклефе.
— Я не могу сейчас покупать лютню, — сдавленным голосом произнес Сильвестр.
— Я и не думала об этом, — ответила Фенелла, подхватила Люка одной рукой, другой стиснула ладонь Сильвестра. — Я просто хотела вытащить твою шею из петли. Или мне рассказать Энтони, насколько легкомысленно ты обращаешься со своей жизнью?
— Пожалуйста, не будем об этом, — тихо ответил Сильвестр. — Реформа Церкви — запретная тема для нас. Отец Бенедикт настолько крепко вбил в него свои бестолковые идеи, что он отказывается даже думать об этом.
— Почему ты так говоришь? Ты так же прекрасно знаешь, как и я, что он ничего не вбивал в Энтони. Он считает, что твои реформаторы вслепую дырявят стены Церкви, как корабелы, которые не разбираются в орудийных портах.
Сильвестр остановился.
— Если бы вся эта чушь не была настолько грустной, я бы рассмеялся.
— А я — нет, — заявила Фенелла. — А теперь пойдем.
Дойдя до набережной Кеттклефа, переходившей в бухту, они
увидели, что небо покраснело, а края облаков словно окрасило позолотой. Повозку с подъемным механизмом выкатили на мелководье, где в воде по пояс стояли двое подручных палача. Подъемный рычаг снова опустился и окунул кресло с женщиной, связанной, словно посылка, в волны, возвещавшие о том, что скоро будет прилив. Несколько мгновений она провела полностью под водой. Фенелла никогда не опускала голову под воду, но была уверена, что темнота и страх смерти хуже холода. Сильвестр закусил губу и застонал от боли. Оба ребенка уснули от усталости. Прошла мучительная вечность, прежде чем рычаг снова поднял кресло. Со скрюченного тела женщины стекали потоки воды.
Было непонятно, жива ли она еще. Подручные палача взялись за лямку и вытащили повозку из воды. Послышались отдельные насмешливые крики, а затем толпа начала расходиться.
Сильвестр и Фенелла молча направились в бухту. Костлявое, одетое в пестрые лохмотья существо, больше похожее на птицу, нежели на человека, преградило им путь.
— Не желаете заглянуть в будущее, благородный господин? — Старческий женский голос звучал прерывисто.
Не успел Сильвестр увернуться, как женщина схватила его за руку, да так крепко, что он едва не выронил малышку.
— С ума сошла? — набросился он на прорицательницу. — Шатаешься там, где собирается городской совет? Хочешь, чтобы тебя тоже искупали, или предпочтешь сорок розог?
Старуха невесело захихикала.
— Они меня прогнали, ваши советники, — сказала она. В ее лице было что-то куриное, обвисшая, помятая кожа была покрыта коричневыми пятнами. — А на рынке уже ни души, все прибежали сюда, чтобы поглазеть. И как нашему брату на хлеб зарабатывать?
— Дай ей пенни, прошу тебя, — произнес Сильвестр, обращаясь к Фенелле, но Фенелла стояла неподвижно. Она узнала женщину. Это была Томазина, предвестница смерти, которая предсказала, что «Мэри Роуз» будет оплачена человеческими жизнями.