Мэри Роуз
Шрифт:
Джеральдина по-прежнему ненавидела все сравнения с кораблями, но, несмотря на это, они всплывали сами собой.
В каждом уголке праздничного зала рассуждали об истинной Причине падения могущественного церковника. Еще во время застолья слышно было, как Шаркают придворные господа и дамы, а когда убрали столы, от шепота, казалось, даже воздух стал гуще. Никто не мог сосредоточиться на танцах, смена променадов служила исключительно для этого, чтобы подать знак или бросить взгляд: «Вы знаете что-нибудь новенькое? Слышали что-нибудь?»
Джеральдина знала все. Ей была известна причина падения Уолси еще до того, как оно вообще произошло. Если бы ей были нужны деньги, она могла бы зарабатывать пророчицей на Чипсайде.
Но Джеральдина в деньгах не нуждалась. С тех пор как их у нее стало в избытке, они потеряли для нее всякую привлекательность. Она стала блестящей шпионкой, потому что все, что ей удавалось узнать, оставляло ее равнодушной. На имевшейся у нее информации она могла бы заработать целое состояние, но только время от времени продавала малую толику, и лишь потому, что ей было нечего делать.
Правда, однажды ей удалось осуществить искусный ход, от которого кровь вскипела у нее в жилах: пять лет назад она свергла неназываемого. В этот миг триумфа ожили все ее чувства, и в течение многих лет она надеялась, что так будет и дальше. Она создала себе новые вершины, начала вести с неназываемым упоительную игру, как когда-то с вшивыми шавками и котами, которых подкармливал у них во дворе повар Карлос. Как и тогда, ей пришлось накручивать себя, вести от одного упоительного состояния к другому, пока она не достигла величайшего из них. После этого здание рухнуло. Неназываемого она победила, и за живительным огнем, пронизавшим все ее тело, наступили пустота и скука — холодная зола в прогоревшем камине.
Она все еще была молода. Уже не совсем юна, но в ней по-прежнему было что-то пустое, слишком безобидное. Она все так же была красива. Холодная, почти безжизненная безупречность, воплощением которой Джеральдина была еще с детства, сейчас расцвела пышным цветом. С тех пор как при королевском дворе она перестала сидеть в стороне, повсюду, куда бы она ни пошла, за ней увивалась стайка поклонников. Придворные писали стихи в ее честь, умоляли о танце или дожидались в толпе дворцовых посетителей, надеясь хоть глазком поглядеть на нее. Лестью она могла бы обить голые стены своих покоев, но ни один слог не тронул ее сердца, которое уже почти не чувствовало, что замерзает.
Она была безучастна. Сторонний наблюдатель. Все говорили о том, что вскоре Европа содрогнется от удара кометы, как прежде — от тезисов немецкого монаха, которые так впечатлили ее брата Сильвестра. Джеральдина могла рассчитать, с какой силой ударит камень, но ее это не волновало. Когда-то она была убеждена, что найдет при дворе что-то, что будет волновать ее, поймет, к чему, собственно, вся эта кутерьма в жизни, но загадка осталась неразрешенной.
Музыка была прекрасна. В юности, когда ее брат пел под аккомпанемент лютни своим высоким, кристально чистым голосом, Джеральдина чувствовала в музыке какое-то обещание, но теперь и она оставляла ее равнодушной. Музыка была похожа на обещания поклонников, не находившие отклика в ее душе.
Джеральдина танцевала с Генри Норрисом, пожилым придворным, который подтирал зад королю после смерти Уильяма Комптона, а значит, имел одно из важнейших мест при дворе. Исполняя прыжки гальярды, сменившей величественную павану, он тяжело дышал, словно перекормленный спаниель.
— Обычно я оставляю быстрые танцы молодежи, — сопя и с трудом переводя дух, произнес он. — Но с вами я просто обязан был рискнуть, графиня, — или мне будет позволено называть вас леди Джеральдина? Джеральдина — какое прекрасное имя! Ваш отец, должно быть, любил вас больше всех своих дочерей, раз дал вам имя, в котором столько улыбок.
— У моего отца всего одна дочь. — Прыжок с поворотом у нее не получился, поскольку партнер по танцу остановился и преградил ей путь.
— У меня тоже, — огорченно произнес Генри Норрис. — Глядя в ваши небесно-голубые глаза, я жалею, что дал своей единственной дочери простое имя Мэри.
Джеральдина давно отвыкла искать смысл в лепете льстецов и поклонников. Когда музыка смолкла, она повернулась к молодому человеку, одетому в коричневые тона. Этот обладатель не очень красивой бороды тут же поспешил представиться:
— Джордж Кэрью. — Он очень низко поклонился и добавил: — Какая честь для меня.
— Сэр, — произнесла Джеральдина, подавая ему свою изящную ручку. При этом самой себе она казалась похожей на куклу, которую она же дергала за ниточки.
Джордж Кэрью обхватил ее нежные пальцы своими пухленькими, и, когда они пошли вперед, взгляд ее упал на стоявший на возвышении королевский стол. Как и в обычные праздничные дни, королева Екатерина Удалилась сразу же после поглощения различных сладостей. Считалось, что королеве немного нездоровится, но это не повод портить себе удовольствие. На месте Екатерины теперь сидел Роберт, супруг Джеральдины. «Мой супружик», — язвительно подумала она. Рядом с Генрихом Тюдором граф Рипонский, ставший любимчиком короля, выглядел похожим на детскую игрушку, которую можно разбить малейшим прикосновением.
Танец наполовину завершился, когда Джеральдина заметила, что чего-то не хватает. Кэрью не говорил, он отказался от извечных фраз, с помощью которых господа превозносили ее голубые глаза, ее грациозность и светлые волосы. Более того, он выполнял последовательность прыжков так, словно его укусило какое-то кровожадное насекомое, а когда музыка наконец стихла, с облегчением вздохнул. Но едва Джеральдина попыталась отойти в сторону, он схватил ее за тонкие запястья.
— Я пришел сюда в надежде встретиться с вашим супругом, — прошепелявил он. — При дворе нет человека, которым я восхищался бы больше.
В последнее время все чаще бывало так, что кто-то пытался через нее выйти на маленького графа. Роберт пользовался королевской милостью, писал трактаты о кораблях, приводивших в восхищение Генриха Тюдора. Но чтобы кто-то заявлял, что восхищается ее мужем, Джеральдине еще не доводилось слышать.
Снова зазвучала музыка, но Кэрью не стал танцевать.
— Возможно ли, чтобы вы представили меня своему супругу… — начал он, но не договорил. Кто-то другой схватил Джеральдину за руку.
— Я должна поговорить с тобой. Немедленно, я жду этого уже не первый день.