Меридон, или Сны о другой жизни
Шрифт:
— О чем ты думаешь, Данди? — спросила я сестру однажды, и она улыбнулась сладкой, беспомощной улыбкой.
— Да о том же, о чем и ты, — кивнув на грязную дорогу, ответила она. — О теплом очаге и хорошей еде, приготовленной кем-то для тебя.
Когда мы устраивались на ночлег и Кэти не было поблизости, Данди без слов протягивала мне свою расческу и я расчесывала и гладила ее волосы, как это делала, когда мы были еще совсем маленькими. Иногда, если я была в добром расположении духа, я позволяла ей то же самое, и она с удовольствием заплетала мне на ночь косу.
Затем мы целовали
Они с Джеком не были друзьями. Когда Джек в свою очередь искал компании, он приподнимался в седле, поворачивался ко мне и кричал: «Эй! Мери! Давай поскачем?»
Верхом — он на Сноу, а я на Кее — мы оставляли дорогу и скакали напрямик через поле к гребню холма или вниз по реке. Если же я шла позади фургона, Джек присаживался на ступеньку, и мы принимались болтать: он рассказывал о деревнях и городах, где он бывал, а я о дрессировке лошадей, об обманутых простаках, о мошенничестве в картах. Он научился держать руки подальше от меня и не лезть с разговорами, когда я этого не хотела.
— Не смей обнимать меня, — раздраженно сказала я, когда однажды мы поили лошадей и Джек беззаботно обнял меня за талию.
Он тут же убрал руку.
— Я едва прикоснулся к тебе, — удивленно пожаловался он. — И я не обнимал тебя. Я… — тут он помолчал, подыскивая слово, — просто похлопал тебя. Как лошадку.
— И не хлопай меня, — рассмеялась я. — Я тебе не пони.
Джек был здоровым молодым животным, охочим до ласк. Если бы я позволяла, он бы с удовольствием флиртовал со мной. Он глазел на Кэти, когда думал, что его никто не видит. А с Данди они каждый день уединялись, чтобы поцеловаться. Но я думаю, он даже не любил ее.
Он был первым мужчиной в жизни Данди, и она наслаждалась этой близостью. Джек, в отличие от нее, давно потерял невинность, но в ней он впервые нашел страстную и горячую партнершу. В общем, они подходили друг другу. Но, удовлетворившись, они потом едва замечали друг друга.
Кэти наблюдала за ними с понимающей усмешкой. Она считала, что Джек скоро устанет от Данди, и по-своему была права. Но она не позволяла себе ни улыбнуться ему, ни заговорить с ним, она помнила про мою золотую гинею. Однако я была уверена, что как только она получит деньги и сделка будет завершена, она примется флиртовать и кокетничать с Джеком, пока он не предпочтет ее Данди. Что случится тогда, я могла только догадываться.
В ответ на мои вопрошающие взгляды Данди только смеялась.
Наименее счастливым из нас выглядел Уильям. Он не жаловался, но его лицо было вытянутым, а глаза — грустными. В конце второй недели Роберт спросил его, что случилось, и Уильям ответил, что он не любит путешествовать. Мы с Данди уставились на него в удивлении, а Кэти понимающе улыбнулась и сказала:
— Ты, наверное, никогда не уезжал из Уорминстера, да, Уильям?
Он грустно кивнул.
Роберт вытер свою тарелку о траву и, откинувшись назад, стал ковырять в зубах травинкой.
— Ну что ж, если тебе не нравится путешествовать, я могу отослать тебя домой, — сказал он. — Там для тебя работы тоже достаточно. —
Больше мы об этом не говорили, но, приехав в Уинчестер, Роберт надел свой лучший пиджак и отправился на Сноу в город. Вернулся он не один, а с костлявым парнем, взятым явно из работного дома. Едва увидев его, я поняла, что это цыган.
— Вся его семья сидит в тюрьме, — представил его Роберт. — Отца должны повесить, мать сослать на каторгу. А дед с бабкой осуждены на долгий срок. Так как его вина не была доказана, его отправили в работный дом.
— И за что? — спросила я, кинув взгляд на черноглазого бродягу.
— Воровство с применением насилия, — ответил Роберт.
— На самом деле все было совсем не так, — заговорил парень, и мы с Данди улыбнулись, узнав гортанный цыганский акцент. — Моя бабушка умела предсказывать судьбу. Одна леди дала ей шиллинг и спросила, будет ли ей верен ее возлюбленный. Бабушка раскинула карты, и вышло, что нет. — Тут он вздохнул. — Тогда леди попыталась отобрать шиллинг назад, она вела себя с бабкой очень грубо. Мой старик хотел помочь ей, но лакей ударил его. В перепалку вмешались отец с матерью, но кучер отхлестал их кнутом и позвал на помощь. И всех нас забрали в тюрьму, потому что леди не хотела поверить картам.
Роберт лишь покачал головой, все остальные сидели молча, подавленные. То, что рассказал цыган, могло быть правдой. Мир вокруг был полон больших воров и маленьких воришек. Я не испытывала сочувствия ни к тем ни к другим, но я была рада, что парень присоединился к нам. По крайней мере, теперь браконьерствовать сможет он, а не моя сестра.
Меня беспокоила только она. В целом мире я любила только Данди и своего коня Кея. Это, конечно, не слишком много, думала я, следя, как слезы медленно ползут по щекам парня. Годы жизни в фургоне так ожесточили мое сердце, что оно теперь не вмещало других чувств.
— Ты умеешь работать с лошадьми? — спросила я его.
— Да, — ответил он, и его лицо озарилось улыбкой. — Я люблю лошадей. Мой отец покупал их, дрессировал всю зиму и потом продавал.
— Теперь у вас есть еще один наездник, — хмуро сказала я Роберту, — если он, конечно, вам нужен.
— Да, — довольно ответил Роберт. — И мне еще заплатили, чтобы я взял его. — Он побренчал монетами в кармане и повернулся к Уильяму: — А ты можешь отправляться домой. Завтра утром я покажу тебе, куда идти, и дам немного денег на еду. Дорога не займет у тебя много времени.
Бледное лицо Уильяма расплылось в счастливой улыбке.
— Спасибо вам, мистер Гауэр, — сказал он сердечно. — Большое вам спасибо.
«Есть за что благодарить», — мрачно думала я, разглядывая его башмаки, которые, без сомнения, завтра же развалятся. Но я ничего не сказала. Уильям меня не интересовал.
— Сегодня парень может переночевать в фургоне у девушек, — предложил Роберт. — А завтра он займет место Уильяма с нами.
— Мы его не пустим, пока он не вымоется как следует, — твердо сказала я. — Он весь во вшах и блохах. Я не разрешу ему спать в нашем фургоне, пока он не выстирает свою одежду.