Мерле и повелитель подземного мира
Шрифт:
— Войди, — сказал голос.
Это был голос женщины.
Серафин повиновался и отстранил полог, едва дотронувшись до ткани: ему почудилось, что в руке у него не тонкий щелк, а прозрачная паутина, которая вот-вот порвется. Он сделал два шага вперед и снова попал в объятия этой легкой вуали, а за ней была стена, нет — ряд таких же пологов, почти невесомых и светло-желтых, цветом напоминавших песчаный берег моря. Он хотел было идти дальше, но вспомнил, что надо закрыть за собой дверь. И только потом осмелился вторгнуться в этот шелковый грот.
Он раздвигал один воздушный полог
Но вот за невесомыми шелками обрисовались неясные контуры каких-то предметов. В то же время присущий Венеции запах гнили и сырости уступил место сильному экзотическому аромату, скорее даже букету дурманящих ароматов. Серафину припомнились запахи неведомых трав и пахучих корешков, которые он несколько лет назад воровал на складе одного заморского купца.
По ту сторону шелковых пологов лежал другой мир.
Серафин шагнул не на твердую землю, а в зыбучий песок, такой глубокий, что его ноги утонули чуть ли не по щиколотку. Вокруг колыхались все те же вуалевые шелковые пологи, палево-желтые, под цвет песчаному полу. Потолок был затянут тяжелой темно-синей материей, которая резко контрастировала со светлыми тонами окружающей обстановки — словно над пустыней нависло мрачное вечернее небо. Серафину подумалось, что такое впечатление и есть, наверное, самое правильное. Создавалась полная иллюзия пустынного пейзажа, какого ему, уроженцу Венеции, еще не приходилось видеть воочию. Здесь, правда, не было ни искусственных дюн, ни бедуинов с верблюдами, — не было ничего конкретного и реального, но в то же время создавалось впечатление, будто находишься в настоящей аравийской пустыне, в такой, какая рисовалась в мечтах Серафину, никогда не покидавшему свой город у Лагуны.
В центре этого удивительного места громоздился ворох мягких подушек, ароматами заморских трав тянуло из невиданных сосудов, над которыми вились змейки дыма. Возле подушек находился невысокий подиум из камня-песчаника, а на нем стояла массивная круглая купель — диаметром не меньше метра и высотой примерно по пояс человека, — вода в которой рябила и пошевеливалась. За купелью стояла женщина, опустив руку по локоть в воду. Серафин сначала подумал, что это она шевелит пальцами воду, но ее рука не двигалась.
Женщина подняла на него глаза и улыбнулась.
— Ты — Серафин, — сказала она, а его очень удивило, как приятно звучит его имя в устах этого создания.
Она была на редкость красива, наверное, самая красивая женщина из всех, кого он видел, а он повидал немало прекрасных дам, когда работал посыльным у мастера Умберто, который изготавливал магические ткани для благородных венецианок. Ее гладкие, черные как вороново крыло волосы были так длинны, что опускались ниже краев купели. Ее стройная фигура была плотно обернута тканью, ворсистой, как замша, и желтой, как шелковые пологи. Ее огромные карие глаза внимательно оглядывали гостя. У нее были полные пунцовые губы, но Серафин ни минуты не сомневался, что она не пользуется губной помадой. Ее лицо и левая рука, лежащая на кромке купели, были смуглы, но отнюдь не
Вдруг его осенило: она — египтянка.
Он это понял и уверился в этом раньше, чем она снова заговорила или назвала себя. Восстанием против египтян руководила египтянка!
— He бойся, — сказала она, заметив, что он отступил назад. — Тебе здесь ничто не угрожает, никто не желает тебе зла.
В ее взгляде читалось сочувствие. Она вынула правую руку из воды и положила на край купели. Но ни пальцы, ни рука не были мокрыми. Ни на коже, ни на ее странной одежде не блестело ни капли воды.
— Кто вы? — пробормотал Серафин в растерянности, даже с некоторым страхом. Впрочем, ему было чего пугаться.
— Я — Лалапея, — сказала женщина. — Тебе едва ли известно, какому народу принадлежит мое имя.
— Наверное, египетскому! — Он немного осмелел и ответил даже с некоторым вызовом.
Она рассмеялась звонко и мелодично.
— Египетскому? Нет, совсем нет, мое имя считалось древним уже тогда, когда первые фараоны только взбирались на свои золотые троны. Тысячи лет назад.
С этими словами она выскользнула из-за купели так легко и проворно, что Серафин поразился — пока не увидел ее ног.
У нее было четыре ноги.
И четыре ноги, и нижняя часть тела были львиными, принадлежали львице.
Серафин был так ошарашен, что снова отпрянул назад, запутался в шелковых пологах, потерял равновесие и упал вместе с ворохом невесомых тканей.
Когда он наконец выбрался наружу, Лалапея уже стояла перед ним. Стоило ему протянуть руку, и он смог бы коснуться одной из ее лап и дотронуться до нежной желтой шерсти, покрывавшей всю ее и казавшейся ему ранее бархатистым обтягивающим платьем.
— Вы… вы…
— Во всяком случае — не русалка.
— Вы — сфинкс! — вырвалось у Серафина. — Фараонов сфинкс!
— Нет, не совсем так. Я не знаю Фараона и никогда его не видела. И глубоко сожалею, что кое-кто из моего народа ему прислуживает.
Серафин старался выпутаться из шелковых тканей, что оказалось делом нелегким. Когда он снова отступил назад, за нотами потащились сорванные пологи.
Женщина-сфинкс мягко и грациозно приблизилась к нему на своих львиных лапах.
— Серафин, успокойся. Я открылась тебе, чтобы ты знал, с кем будешь иметь дело. Хотя могла бы и не открывать себя.
— Как это… с кем?
Она снова засмеялась и была так прекрасна, что, невольно взглянув на туловище львицы, он опять подумал, что грезит.
— С кем? Вот, Серафин, смотри.
С этими словами она преобразилась у него на глазах. Ему снова почудилось, что он либо спит, либо видит мираж в пустыне. Нет, это было не наваждение, а самая настоящая реальность: в одну секунду она растворилась в воздухе и явилась вновь — но в ином обличье. И все это произошло моментально, с головокружительной быстротой. Серафин едва успел перевести дух, как увидел перед собой совсем другое существо, совершенно иной образ. Правда, лицо и верхняя часть тела остались прежние, но вместо львиных лап у нее были теперь стройные бедра и длинные смуглые ноги. Ноги настоящей женщины.