Мерле и повелитель подземного мира
Шрифт:
Бархатистая шерсть тоже исчезла. Бесследно.
— Позволь, пожалуйста…
Лалапея нагнулась, выхватила легкий шелковый полог из-под ног Серафина и молниеносно окутала тканью свое обнаженное тело. Желтый полог так ловко обвился вокруг нее, что никто бы не сказал, что это не платье, а просто кусок легкой материи; на ней такое одеяние выглядело как самая дорогая одежда из мастерской волшебника-ткача Умберто, у которого Серафин ранее был подмастерьем.
Он хотел было отвести взор, но не успел. И теперь перед его глазами все еще стояла ее стройная, гармоничная фигура,
— Серафин?!
— А?.. Что?
— Теперь я лучше выгляжу?
Он скользнул взглядом по ее длинным нотам, утонувшим по щиколотку в мягком песке.
— Это ничего не меняет, — пробурчал он, с трудом ворочая языком. — Вы — сфинкс, и не имеет значения, какой образ вы принимаете.
— Верно. Но теперь ты не будешь бояться моих когтей. — И ее глаза лукаво блеснули.
Он заставил себя не реагировать на ее насмешливый тон.
— А что вы тут делаете?
— Руковожу борьбой повстанцев.
— Против кого? Против Фараона? — Он невесело усмехнулся. — С отрядом мальчишек?
Она потерла правую ногу о левую: можно было подумать, что вопрос привел ее в замешательство. Нет, ничуть не бывало.
— Разве ты, Серафин, — мальчишка? — В глазах у нее мелькнуло нечто вроде кокетства.
— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
— И ты знаешь, мне кажется, о чем я говорю. — Тон ее голоса стал твердым, слова — чеканными. — Пусть Дарио и другим по четырнадцать, пятнадцать или шестнадцать лет… — Она сказала то, о чем он сам догадывался: среди защитников города не было взрослых мужчин. — Но они смелы и ловки. Фараон их недооценивает. Самонадеянность Аменофиса — это, наверное, самое сильное наше оружие.
— Вы же сказали, что Фараона не видели.
— Да, в его нынешнем образе. Но я знаю, каким он был раньше, в его прежней жизни.
— Когда это было?
— Более трех тысяч лет тому назад.
— Значит, вам — три тысячи лет?
Она слегка улыбнулась.
— Какая разница — три или пять?
Серафин прикусил губу и больше ничего не спрашивал.
Лалапея продолжала:
— Именно тщеславие и самонадеянность Аменофиса заставили меня выбрать для борьбы с ним юношей вроде тебя. Или ты полагаешь, что я не нашла бы защитников взросже и сильнее тех, кто тут находится? Нет никакого смысла. Египтяне быстро изловили бы всех мужчин и вывезли бы отсюда. А вот отряды таких юнцов… Впрочем, я думаю, что Фараон сначала займется своими самыми неотложными делами. К примеру, — в какой цвет перекрасить те дворцы Венеции, где он устроит свои покои. Во всяком случае, так всегда поступал прежний Аменофис.
— Вы и вправду хотите повести Дарио и других ребят воевать с египтянами?
Она, конечно, в чем-то права, но все было далеко не гак просто.
— Я — не воин, — сказала Лалапея.
Да, подумалось ему, это видно. Но тут же он вспомнил о ее острых львиных когтях и промолчал.
— Однако, — продолжала она, — у нас нет другого выбора. Мы должны сражаться с ними. Война — единственный язык,
— Если хотя бы часть того, что рассказывают про Империю, правда, то Фараон может раздавить Венецию за пару минут. Что может сделать кучка ребят?
— Не стоит верить всему, что говорят о мощи египтян. Да, многое — правда, страшная и жестокая правда. Но многое — всего лишь плоды умелого распространения слухов и собственные пугающие представления. Жрецы Хоруса — великие мастера мистификаций.
— Ничего у вас не получится. Я видел воинов-мумий. Видел, как они сражаются.
Сфинкс кивнула.
— И как они погибают.
— Нам тогда повезло, вот и все.
Лалапея глубоко вздохнула.
— Никто не станет сражаться с воинами-мумиями врукопашную — так, как тебе представляется.
— А как?
— Сначала я хочу знать, можешь ли ты нам помочь.
Она приблизилась к нему еще на шаг. Ее движения были легки и грациозны, ее обаянию было невозможно противиться.
— Но почему — я?
– Почему — ты? — Она снова засмеялась, звонко и добродушно. — Мне кажется, ты недооцениваешь себя и свою славу. В тринадцать лет ты стал мастером гильдии воров, — таких юных умельцев в Венеции еще не было. Не было никого, кто мог бы так быстро и незаметно влезать в окна домов. Никого, кто мог бы незаметно проскользнуть под носом у любого стража. И никого, кто мог бы лучше решить такую задачу, которая может оказаться другим не по силам.
Ее слова не произвели на Серафина должного впечатления. Он не любил, когда ему льстили и восхваляли его таланты. К тому же сказанное не вполне отвечало действительности. Все, о чем она говорила, относилось к давним временам, к его прошлому.
— Мне было тогда тринадцать, — сказал он. — А теперь…
— Пятнадцать.
— …а теперь, — продолжал он, — я совсем не тот, о ком вы говорите. Я бросил гильдию и перестал воровать. Работаю подмастерьем у ткача, мастера Умберто. Только и всего.
— Тем не менее ты сумел выкрасть у египтян Королеву Флюирию.
Он вытаращил на нее глаза.
— Вы откуда знаете?
— Мне многое известно. — Она явно не собиралась вдаваться в подробности, но, заметив его недоверчивый взгляд, добавила: — О тебе известно и о девочке. По имени Мерле.
— Тогда скажите, где она сейчас?
Лалапея не спешила с ответом.
— Мерле… покинула Венецию.
— Да, на каменном льве, я знаю, — быстро произнес он. — Но где она теперь? Что с ней?
— Она жива и здорова, — сказала сфинкс, — вот и все, что я могу сказать.
Серафин чувствовал, что она утаивает правду, и ему страшно захотелось показать, что он ей не верит. В то же время было видно, что она все равно больше ничего ему не скажет. Да, пока не скажет. А вот если здесь еще немного побыть, может быть, удастся выудить из нее сведения о Мерле, о Королеве и еще что-нибудь…
Но тут ему стало не по себе: он понял, что уже попал на крючок и проглотил наживку. И ничего теперь не поделать, пусть будет как будет.
— Ладно, я помогу вам, — сказал он, — если вы мне что-нибудь о Мерле расскажете.