Мерлин
Шрифт:
— Аврелий не пошел с вами на Лондон не потому, что стыдился вас, но потому, что не хотел показаться заносчивым в глазах горожан!
— Горожан! — Вождь снова сплюнул, показывая, как к ним относится.
— Аврелий, — продолжал я, — опасался настроить горожан против себя. Хуже того, это могли воспринять как нападение, и тогда не миновать бы кровопролития. Поэтому он велел вам ждать и отправился в одиночку. Однако Лондон, сочтя его человеком незначительным, обратился против него.
— Что ему Лондон? — спросил Кередигаун. —
— Да, но у них есть богатство и власть. Верховному королю этой страны необходимо признание Лондона.
— Вортигерн без него обошелся! — выкрикнул кто-то. Как быстро люди забывают!
— Да, и поглядите, до чего Вортигерн нас довел! — отвечал я. — Эту-то ошибку и не хотел повторять Аврелий. Он хотел покорить Лондон кротостью. Однако жители обратились против него. Следующий раз он въедет в город не иначе как в вашем сопровождении.
Собравшиеся молчали, обдумывая мои слова. Наконец Теодриг встал и объявил:
— Я всегда мечтал увидеть этот хваленый город и, коли уж подошел так близко, обратно не поверну. Давайте отправимся вместе с Аврелием и проследим, чтобы упрямые лондонские мужланы оказали должное почтение нашему Верховному королю.
Именно эти слова надо было услышать остальным. Все повскакали с мест и криками поддержали Теодрига. На какое-то время в лагере вновь воцарился мир.
Итак, когда вечером возвратился Аврелий, он увидел не пустое поле, а лагерь и людей.
— Горлас, чтоб ему провалиться! — Аврелий, взмокший от долгой скачки, в ярости расхаживал по шатру. — Клянусь, это месть за то, что я отпустил Окту.
— Успокойся, — сказал Утер. — Это я отпустил Окту. Просто с Горласом вообще нелегко сладить. Так он старается показать свою значимость.
Утер умел в двух словах выразить суть человека. Он совершенно точно разгадал Горласа.
— Прислушайся к своему брату, — сказал я, — если не хочешь слушать меня. Не один Горлас превратно истолковал твое нежелание с триумфом вступить в Лондон.
— Да не было б никакого триумфа! — прорычал Аврелий.
Я повернулся на каблуках и зашагал к выходу. Аврелий крикнул мне в спину:
— И ты меня оставляешь, Мирддин? Ну и иди! Бросай меня! Убирайтесь все!
— Мирддин, погоди! — Утер вышел следом за мной. — Прости, мы с рассвета в седле, а Горласа так и не догнали, и остальных тоже. Не обижайся на брата.
— Да не в обиде дело, — сказал я, поворачиваясь к нему в лунном свете. — Просто я не хочу даром сотрясать воздух.
— Пусть отдохнет. К утру он одумается.
Я не пошел в свой шатер, но направился в ближайшую ольховую рощу поразмышлять. Луна серебрила тонкие стволы, в ручье журчала вода. Здесь царили мир и покой, в которых я так нуждался. Мне надо было отдохнуть от людских страстей и корыстных замыслов, в которых нет места самоотречению, состраданию, пониманию.
После общества Давида и его монахов последние дни казались особенно гнусными: ревность,
Великий Свет, избавь меня от злобы глупцов!
А если нельзя избавить, дай мне силу превозмочь, а если не превозмочь, то хотя бы выдержать. Я согласен и на это.
Сидя в лунном свете, я ощущал, как смятение последних двух дней расходится, словно комья грязи под сильным дождем. Я глубоко вбирал в легкие спокойствие спящего мира и решение вырисовывалось все отчетливее.
Аврелий должен стать Верховным королем, признанным правителем Британии. Надо, чтобы короли принесли ему присягу и никто не смел оспаривать его власть. Это важнее всего. Если удастся достичь цели, не разжигая недовольства, тем лучше.
К тому времени, как луна скрылась за дальним холмом, план обрел очертания. Я отправился спать, довольный тем, что решение найдено. Мне казалось, что я только-только лег, когда Пеллеас разбудил меня такими словами:
— Господин Мирддин, король желает говорить с вами.
Я поднялся, зевая, плеснул в лицо воды из тазика, который он мне подал, и пошел к королю. Аврелий сидел за столом и держал в руках каравай хлеба. Его черные кудри были всклокочены. Мне не показалось, что ночной сон утишил бушевавшую в нем бурю. При моем появлении король приподнялся с места, опомнился, снова сел и протянул мне ломоть хлеба. Утер сидел на дальнем конце стола и выглядел плачевно; его тоже вытащили из постели.
— Ну, Мудрый Советчик, — сказал Аврелий, — удостой нас своей речью. Буду я Верховным королем или отшельником? Что мне делать?
— Ты будешь Верховным королем, — заверил я, — но не сейчас.
— Не сейчас? — Он поднял брови. — Сколько же мне ждать?
— Пока настанет время.
— Говори яснее, Пророк. Сколько именно?
Я изложил ему свой план и закончил следующими словами:
— Итак, отошли оставшихся королей в их земли. Скажи, пусть собирают подать и ждут твоего зова — который последует, как только ты будешь готов.
— И когда ж это будет? — Хитрая улыбка коснулась его губ, ибо он в один миг понял мой замысел.
— К Рождеству.
— Да! — Он с криком вскочил на ноги. — Отлично придумано, Мирддин!
Утер кивнул без особого одобрения.
— Очень хорошо, пусть короли заплатят Аврелию дань, но зачем откладывать коронацию до зимы? Трон по праву принадлежит моему брату, чего же тянуть?
Аврелий в волнении заходил по шатру.
— Разве ты не понимаешь, брат? Лондонцы начнут думать, не зря ль они от нас отвернулись. В ожидании моего ответа страх их будет возрастать. Они станут бояться моего гнева, страшиться худшего. Когда же я наконец появлюсь, они постараются меня задобрить — раскроют ворота, принесут богатые дары. Короче, встретят меня со всем смирением, радуясь в душе, что я не сровнял их город с лицом земли. Прав я, Мирддин?