Мерлин
Шрифт:
— Все не так просто, как ты думаешь. Огонь и вода вещают по своей воле. Подобно вдохновению бардов, прозрение приходит без зова, и я не властен им управлять.
— Будь ты истинным друидом, ты помог бы мне, клянусь Вороном! — вскричал он.
— Я не друид и никогда не выдавал себя за друида.
— Ба! Не друид, не бард, не король — ни то ни се! Кто же ты, Мерлин Амброзий?
— Я человек и хочу, чтоб со мной обращались по-человечески. Если ты позвал меня, чтобы осыпать бранью, поищи себе другую мишень.
Я поднялся, чтобы уйти,
— Я скажу тебе, кто ты. Ты умеешь быть всем и никем. Ты вполз к нам змеей, наговорил вкрадчивых словес, украл у меня Аврелия... возбудил его против меня... — Утер уже трясся. Он, видимо, долго себя накручивал и теперь разом выпустил наружу весь скопившийся пар. Винить меня было легче, чем честно взглянуть на причину своих несчастий.
Я повернулся и вышел из шатра, однако он выбежал следом, крича:
— Я скажу тебе, Мерлин, я знаю, кто ты такой: льстец, обманщик, лукавый друг!
Его устами говорил гнев, и я не слушал.
— Отвечай! Почему ты не хочешь мне отвечать? — Он грубо схватил меня за руку и развернул к себе. Пот, пропитанный винными парами, струился по его лицу. Он пошатывался.
Стоявшие неподалеку дружинники недоуменно смотрели на нас.
— Утер, очнись! — рявкнул я. — Ты позоришь себя перед своим войском.
— Я обличаю глупца! — заорал он, скалясь в ухмылке.
— Прошу тебя, Утер, довольно. Единственный глупец, которого ты обличаешь, это ты сам. Иди в шатер и проспись.
Я вновь попытался уйти, но он держал меня крепко.
— Давай! — заорал он, чернея от пьяного гнева. — Покажи, кто ты есть! Изреки пророчество!
Я сдвинул брови. Будь мы одни, я мог бы оставить эту выходку без внимания или как-то его утихомирить. Однако на нас глядели его воины, и не только его. Мы были в Гвинедде, и Кередигаун прислал в подкрепление своих людей. Утер завел дело слишком далеко и теперь не мог повернуть обратно без ущерба для своей репутации.
— Ладно, Утер, — произнес я громко, чтобы нас слышали. — Я исполню твое желание.
По его лицу расползлась глупая торжествующая улыбка.
— Да, исполню, — продолжал я, — но за последствия не отвечаю. К добру ли, к худу все обернется — пеняй себя.
Я сказал это не потому, что боялся и хотел заранее себя оградить, но чтобы Утер понял — это не детская игра и не фокусы для невежд.
— О чем ты? — В голосе его прорезалось подозрение.
Я отвечал прямо:
— Это тебе не значки на пергаменте разбирать. Это дело странное и непредсказуемое, чреватое многими опасностями. Я управляю им не больше, чем ты ветром над головой или пламенем костра.
— Не рассчитывай меня напугать, — сказал Утер. Несколько воинов поддержали его криками. Они желали, чтоб победа осталась за их предводителем.
— То, что я совершу, произойдет на глазах у всех, чтобы и вы знали истину, — обратился я к ним. — Эй, ты, — я указал на того, что стоял ближе к костру. — Повороши пламя, подбрось дров! Мне нужны алые уголья, а не
На самом деле необходимости в этом не было, но я тянул время, чтобы успокоиться и чтобы Утер немного пришел в себя. Это сработало, потому что Утер закричал:
— Ты что, не слышишь! Делай, что тебе сказали, да поживее!
Покуда воины бросали в костер дубовые ветки, я пошел в шатер за посохом и плащом. В них тоже не было никакой надобности, но я решил, что не вредно произвести впечатление. Искусство не должно казаться слишком простым, не то люди перестанут его уважать.
Пеллеасу все происходящее явно не нравилось.
— Что вы собираетесь делать, господин?
— То, о чем попросил меня Утер.
— Но, господин мой Мирддин...
— Пусть узнает! — выкрикнул я, потом смягчился. — Ты не зря тревожишься, Пеллеас. Молись, мой друг. Молись, чтоб нам не выпустить в мир такую опасность, какую мы сами не в силах будем сдержать.
Чуть позже ко мне подошел слуга и сказал, что костер разожгли. Я закутался в плащ и взял посох. Пеллеас, продолжая вполголоса молиться, медленно встал и пошел вслед за мной. Когда мы вышли из шатра, стояла глубокая ночь. Мы подошли к костру, который уже прогорел. Осталась груда пышущих жаром углей, и на них плясали малиново-желтые язычки: подходящее ложе, чтоб разрешиться от бремени грядущего.
Луна светила бледно, ее свет дробился на ветвях, костер бросал на стволы алые отблески. Дружина собралась и стала вокруг костра, только глаза воинов блестели в темноте. С моим появлением воцарилось почтительное молчание. Утер приказал вынести походное кресло и сел у входа в шатер — ни дать ни взять бездомный король, учредивший свой двор на лесной поляне.
При виде меня он набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, потом передумал, закрыл рот и просто кивнул на костер, словно говоря: «Давай за работу».
Я отчасти надеялся, что он вскоре остынет и все-таки избавит меня от тяжелой необходимости исполнять обещанное. Однако Утер так легко не отступал. Будь что будет — считал он — а там посмотрим.
Итак, подобрав плащ, я начал обходить костер по направлению солнца, держа над головой посох. На древнем наречии, тайном языке Ученого Братства, я произнес старинные слова, которые приподнимают завесу между этим и Иным Миром. В то же время я молился Господу Иисусу, прося у Него мудрости, чтобы правильно истолковать увиденное.
Я остановился, повернулся к огню и открыл глаза, чтобы заглянуть в горящие угли. Мне предстало дрожание пламени... жаркий багрянец... образы...
Женщина на крепостной стене, ее распущенные золотистые волосы плещутся на ветру, чайки с криком пролетают над ее головой, внизу неустанно бьется о берег море...
Белоснежный конь без всадника во весь опор летит вдоль речного брода, тяжелое седло с высокой задней лукой пусто, поводья болтаются, болтаются...