Мерседес из Кастилии
Шрифт:
— Я весьма огорчен тем, что только что узнал относительно отказа наших моряков исполнить приказ королевы. Но вы, сеньор адмирал, сами знаете, что за существа люди; говорят, что они разумны, одарены способностью суждения, а между тем. из ста человек, лишь один способен иметь свое собственное суждение!
— И это хорошо, — сказал приор, — ведь если бы все люди были умные, то как бы могли духовные пастыри руководить своей паствой? Интересы церкви, врученные духовенству, пострадали бы несомненно!
— Все это, может быть, и так: где глупцы — там и попам нажива, но ваши поучения повредили делу сеньора Колумба больше, чем какие бы то ни было личные суждения наших моряков! Все наши бабы хором кричат, что задуманная экспедиция — ересь, что утверждать, будто земля кругла, противно писанию, и тому подобное. Но я буду теперь внушать нашим морякам более здравые суждения.
— Должен ли я понять из ваших слов, сеньор Пивсон, что вы решили принять открытое участие в моей экспедиции?
— Да, сеньор адмирал, и не только открыто, но и самолично. Если мы с вами сговоримся, я решил присоединиться к вам после нашего разговора с доном… я хочу сказать, с сеньором Педро де-Мунос, с которым я уже раньше плавал и которого считаю человеком осторожным и образованным, и с которым я охотно разделю компанию.
— Раз вы серьезно решили принять участие в нашей экспедиции, — сказал Колумб, — ту я считаю, что вы наметили уже и ваши условия, и если вы желаете, то мы можем теперь же решить этот вопрос! Пройдемте в смежную комнату, где я покажу вам все необходимые документы и где мы подпишем условие.
— Прекрасно! Я готов! — согласился сеньор Пинсон.
Глава XII
Весть о том, что Мартин-Алонзо Пинсон намерен отправиться с Колумбом, распространилась в Палосе с быстротой молнии, и вскоре желающих принять участие в экспедиции явилось больше, чем было нужно.
Семья Пинсон усердно принялась за снаряжение экспедиции; один из братьев Мартина-Алонзо, Винцент-Янес, моряк по профессии, принял на себя командование одной из каравелл, другой же брат принял на себя обязанности лоцмана. Однако, как это всегда бывало, семья Пинсонов имела много сторонников, но имела также в своих врагов; эти враги, конечно, составили в данном случае оппозицию к всячески старались вредить успехам экспедиции, и чем ближе подходил момент отплытия тем ожесточеннее велась борьба, так что даже некоторые из добровольных участников экспедиции, под влиянием этой оппозиции, вдруг отказались, а некоторые даже просто дезертировали.
В конце июля Мартин-Алонзо приехал в монастырь, где большую часть времени проводил Колумб и где томился от бездействия дон Луи.
— Добро пожаловать, сеньор Мартин-Алонзо! — приветствовал его приор. — Ну, как идут дела в Палосе? Когда же вы будете в состоянии выйти в море?
— Вот то, чего еще никто сказать не может, отец приор, — отозвался вновь прибывший. — Уже двадцать раз я рассчитывал не сегодня-завтра поставить паруса, и все встречались какие-нибудь новые препятствия. На «Санта-Марии» все уже готово, это судно, на котором должен отправиться адмирал с сеньором Гутиеррецом или сеньором Муносом, как он решил назваться, можно считать хорошим и надежным судном, с водоизмещением свыше ста тонн и полною палубой.
— Вот это превосходно! — воскликнул Жуан Перец. — По крайней мере, на палубном судне вам, адмирал, будет удобнее и безопаснее, чему я особенно рад!
— В данном случае не следует думать ни о моих удобствах, ни о моей безопасности: у нас есть несравненно более важные соображения, досточтимый приор! — заметил Колумб. — Так вы полагаете, что к концу месяца «Санта-Мария» будет совсем готова? — обратился он к Мартину-Алонзо.
— Да, думаю. На нее можно принять шестьдесят человек команды, если только безумная паника, вдруг охватившая наших моряков, позволит нам набрать такое число охотников. Но я надеюсь, что, когда мы им объясним, что и они в праве рассчитывать на получение известной доли прибыли, — это их убедит всего вернее, — сказал Мартин-Алонзо.
— Конечно, это мы можем им обещать, — подтвердил Колумб, — потому что я сильно рассчитываю на то, что богатства Индии и Катая будут для этого достаточными! Но вы мне еще ничего не сказали о вашем судне «Пинте». Пригодно ли оно для плавания по океану?
— В сущности, «Пинта» будет готова к отплытию раньше других судов; вся задержка за «Нинньей», и когда та будет готова, можно будет выйти в море. Мой брат Янес взял на себя снаряжение этого судна, а раз он за что-нибудь берется, то будет сделано, и я надеюсь, что и «Ниннья» будет готова одновременно с «Санта-Мария», — сказал Пинсон.
Третьего августа в монастырской церкви совершена была торжественная месса.
— Наши люди невеселы, — заметил дон Луи Колумбу, — а, признаюсь, мне было бы приятнее, отправляясь в длинный и опасный путь, видеть вокруг себя бодрые и радостные лица!
— Не думайте, мой друг, что люди с веселыми, смеющимися лицами более смелы, — заметил Колумб;- также и серьезные, мрачные лица не всегда говорят о малодушии и страхе. Эти люди оставляют здесь свои семьи! А вы, Луи, вы никогда не думаете о более серьезных вещах, чем ваша любовь?
— Признаюсь, сеньор адмирал, ни о чем другом, кроме доньи Мерседес, я не думаю, но и одной этой думы вполне достаточно, чтобы заставить меня итти за вами хоть на край света.
Глава XIII
Наконец наступил долгожданный день отплытия [26] , и Колумб был счастлив до того, что в эти минуты позабыл долгие годы ожидания. Он сиял.
Но далеко не все испытывали подобные чувства: для многих моряков Палоса отдать причалы судов казалось все равно, что порвать последние нити, привязывающие их в жизни. Даже самому приору никогда еще это рискованное предприятие не представлялось столь опасным и безнадежным, как в этот момент, когда он сопровождал Колумба и дона Луи к берегу.
26
3 августа 1492 года. (Прим. ред.)
Они остановились в пустынном месте, вдали от всякого жилья, ожидая, чтобы за ними с судна прислали шлюпку. Здесь Жуан Перец должен был проститься с отъезжающими, но он был до того взволнован, что долгое время не мог выговорить ни слова. Наконец он собрался с силами:
— Сеньор Христофор, — сказал он, — с того дня, когда вы впервые постучались в двери монастыря Санта-Мария де-ла-Рабида, прошло много лет.
— Для меня это были годы томительных ожиданий, годы неосуществленных надежд! Прошлое запечатлелось неизгладимо в моей памяти, и что бы ни готовила мне судьба, всегда я с благодарностью буду вспоминать тот день, когда, ведя за руку своего усталого сына, я постучал в вашу дверь, и вы приютили меня и его, — проговорил Колумб.