Мерси, камарад!
Шрифт:
И тут налетели истребители и бомбардировщики, обстреливая немецкие войска из пулеметов и пушек. При форсировании Сены перед Руаном, главным городом департамента Приморская Сена, утонуло очень много гитлеровцев.
Форсирование Сены стоило немцам не меньше, чем прорыв из фалезского мешка. В общей сложности начиная с 6 июня помимо попавших в плен погибло ровно сорок тысяч человек, двадцать тысяч грузовых и легковых машин, сто тысяч лошадей, полторы тысячи орудий и несколько тысяч противотанковых пушек и зенитных орудий.
Одна инженерная рота, пользуясь благоприятной
А в это самое время войска Советской Армии освободили почти всю Румынию и всю Украину. Первые советские танки вышли на границу Восточной Пруссии.
Английский премьер Уинстон Черчилль позже записал в своем дневнике:
«В то время как немцы гибли тысячами… я приказал тщательно собирать все немецкое оружие, с тем чтобы его снова можно было раздать немецким солдатам, вместе с которыми мы будем сотрудничать, если русское наступление будет продолжаться и дальше».
Как видно, Черчилль понимал задачи, стоявшие перед антигитлеровской коалицией совсем не так, как их понимали русские.
Подполковнику фон Венглину сообщили из штаба армии, что ему присвоено воинское звание «полковник», а пока он временно должен исполнять обязанности командира дивизии — дивизии Круземарка. Венглин сразу же достал из своей шкатулки долгожданные золотые звездочки и прицепил себе на погоны. Звездочки ослепительно блестели, и он был очень доволен.
Новоиспеченный командир дивизии получил соединение, которое насчитывало ровно тринадцать тысяч солдат и офицеров. Шел восемьдесят первый день с начала вторжения противника во Францию.
Обсуждая создавшееся положение с руководящими офицерами СС, полковник высказал предположение относительно того, чтобы использовать своих людей как истребителей танков (благо фаустпатронов было достаточно), выдвинув их за боевые порядки «тигров» и самоходок. После полуночи Венглин лично выслал истребительно-противотанковые группы на наиболее танкоопасные направления. Он лично поставил задачу подпустить танки противника как можно ближе, а затем расстреливать их в упор и, если возможно, отсечь вражескую пехоту от танков и уничтожить.
Генгенбах со своими людьми получил приказ выдвинуться на позиции, которые прикрывали Руан с юга, где наступала 2-я американская танковая дивизия.
Где-то справа пушки извергали огонь и смерть. Мгновенно разгорелся бой, шум которого доносился из-за Руана.
— В этом городе кончила свою жизнь святая Жанна д’Арк, — проговорил Клазен, показывая на видневшийся вдали Руан. — Враг тогда был намного сильнее французов, и было бессмысленно жертвовать собой.
«Порой он размышляет вполне здраво, — подумал о Клазене Генгенбах, — но его выводы становятся все более эгоистичными и даже трусливыми. Поэтому в решающий момент на него никак нельзя положиться».
— Сейчас есть вещи более важные, чем сражающаяся
Зеехазе, откусив кусок галеты, проговорил:
— Опять дивизия «Дас рейх». Неужели они здесь устроят скандал?
— После бури обычно наступает затишье, — сказал Клазен, словно утешая самого себя. — А может, ничего и не случится.
— Время у них будет, чтобы развлекать полицейскую команду, — задумчиво заметил Генгенбах.
— У душеприказчиков из дивизиона Альтдерфера, — хмуро уточнил Линдеман.
— Но ведь еще есть и свидетели, например гауптштурмфюрер, — тихо проговорил Мюнхоф.
— И часовой, у которого я отобрал оружие.
— Они и без Альтдерфера с нами справятся, так что отступать нам никак нельзя. — Эти слова Генгенбах постарался произнести так, чтобы они не прозвучали театрально.
— А последствия? — спросил Клазен.
— Все очень просто: пока здесь наведут порядок, мы уже будем далеко.
Линдеман лениво зевнул и сказал:
— С сегодняшнего дня фамилии Генгенбаха, Зеехазе и Линдемана должны исчезнуть из всех списков полка.
— Фамилии наши хоть где-то, но должны быть упомянуты: в списке убитых, раненых или пропавших без вести и так далее, — произнес Линдеман шутливо.
— Брось свои шуточки. Не фамилии наши должны исчезнуть, а мы сами, — строго сказал Генгенбах.
— Исчезнуть можно и в братской могиле, которых вдоль берегов Сены больше чем достаточно, или за колючей проволокой американского или английского лагеря для военнопленных.
Генгенбах и Линдеман переглянулись.
— У меня нет ни малейшего желания подставлять свою спину под пули. К янки тоже не хочу. Я очень ясно представляю себе, что будет через несколько дней, — сказал Зеехазе и вдруг закричал: — В укрытие!
Неподалеку взорвался дымовой снаряд. Густые клубы дыма окутали местность. Застрочили пулеметы.
Линдеман взял на изготовку панцерфауст.
— До сих пор нам было так хорошо одним, а теперь вот противник вмешивается в наши планы.
— Если кто будет лезть на меня, пущу ему снаряд прямо в лоб, — пригрозил Зеехазе, устраиваясь поудобнее.
Пятеро немцев замерли на своих местах, плотно прижавшись к земле.
Через несколько секунд из белой пелены густого дыма показалась какая-то темная громада. Это был танк. Пройдя метров двадцать, он остановился и угрожающе пошевелил пушкой. Рядом с ним вырисовывался темный силуэт другого танка, который двигался прямо на пятерку немцев.
Генгенбах смотрел на Зеехазе, который припал к прицелу своего панцерфауста, ловя в визир ближайший «шерман». Прошла минута. Другая. Еще одна. Справа и слева появились новые танки. Они делали короткие остановки, выстреливали по одному снаряду и снова трогались в путь, пока не исчезали в дыму где-то в стороне.
Минуты казались вечностью. Когда последний «шерман» скрылся, Зеехазе опустил панцерфауст и вытер со лба пот.
— Почему ты не стрелял? — набросились на него остальные.
Зеехазе закурил сигарету, глубоко затянулся.