Мертвая хватка
Шрифт:
В одной из впадин этого уступа была упрятана труба из нержавеющей стали, по которой должна была подаваться вода.
Устройство водопада влетело Майкову в копеечку, но, во-первых, это было чертовски красиво, а во-вторых, без постоянного притока свежей, насыщенной кислородом воды запущенная в пруд рыба регулярно дохла.
Майков вспомнил, как все это было: экскаватор, подъемный кран, облепленные глиной гусеницы, изрытый, обезображенный, полный посторонних людей двор, рокот мощных движков, вонь солярки, сиплый мат, всякие там «вира» и «майна», – и его передернуло. А расходы!.. Елки-палки, на эти деньги можно было построить еще один дом! Легко, не напрягаясь. Зато получилось, кажется, красиво. Не хуже, чем у людей. И потом, это же в любом деле так: начать вроде бы легко, и денег заработать
Майков еще раз с удовольствием оглядел двор. Да, получилось неплохо. А когда трава окончательно взойдет, когда из расселины базальтовой стены, пенясь, ударит водопад, когда в пруду, лениво шевеля хвостами, начнут плавать жирные карпы, а среди вечнозеленых кустов вспыхнут молочным светом низкие, чуть выше колена, светильники с матовыми коническими плафонами, когда высаженные на горках и холмиках деревья зацветут, покрывшись похожими на пену для бритья облаками белых и розоватых лепестков, – вот тогда и только тогда можно будет звать гостей на новоселье.
Майков обернулся и посмотрел на дом. Дом был большой и красивый, со множеством выступов и пристроек, с застекленной террасой, гладкими кремовыми стенами и островерхой крышей, крытой зеленой металлочерепицей. Зеркальные стеклопакеты весело сверкали на солнце. Одно окно было приоткрыто, и было слышно, как внутри играет музыка.
Да, дом был хорош, но к нему Майков уже успел привыкнуть, а вот преображенный двор еще не утратил для него прелести новизны, и Виктора Андреевича все время тянуло сюда, на свежий воздух, на солнышко, на простор – постоять, полюбоваться и заодно лишний раз проверить, все ли в порядке, не забыл ли чего-нибудь этот очкастый умник, ландшафтный архитектор.., как его… Лукьянов, что ли?
Майков снова повернулся к дому спиной, закурил и стал смотреть на бездействующий пока водопад, воображая, как это будет выглядеть, когда пустят воду. Скорей бы уже, что ли! Чего они там, в самом деле, возятся? Сколько можно тянуть кота за хвост?
Майков был рослым девяностокилограммовым брюнетом тридцати семи лет от роду, с широким скуластым лицом, живыми нагловатыми глазами и тяжелым подбородком. Манеры его производили странное впечатление: находясь в так называемом приличном обществе, он выглядел слегка заторможенным. Казалось, Виктор Андреевич тщательно взвешивает каждое слово и заранее обдумывает любое движение, мысленно сверяя его с недавно заученными правилами хорошего тона. Так оно, в сущности, и было. Майков только-только выбился в люди, и ему приходилось внимательно следить за собой, чтобы чего-нибудь ненароком не сморозить. Времена как-то незаметно изменились, и теперь две судимости, «ТТ» за пазухой, навороченный джип и несколько сот тысяч добытых весьма сомнительным путем денег уже не служили, как раньше, залогом успеха в жизни и боязливого уважения окружающих.
Впрочем, очень могло быть, что переменились не времена, а сам Виктор Майков, для своих – папа Май или просто Май.
Повзрослел он, что ли, остепенился? Так или иначе, но перепродажа краденых дорогих авто, сделки с контрабандным спиртом и взимание дани с уличных распространителей скверного героина, а также обусловленный всеми вышеперечисленными занятиями весьма специфический круг общения Майкову как-то наскучили. Его вдруг потянуло в легальный бизнес, причем в бизнес настоящий, большой. Конечно, бандитов хватало и там, но все же. – Все же Майкову не хотелось, чтобы на презентациях и светских приемах, без которых он с некоторых пор не мыслил себе настоящей, полнокровной жизни, на него показывали пальцем и шептались у него за спиной. Денег для начала настоящего большого дела у него теперь хватало, а вот с имиджем до сих пор были определенные проблемы. Над манерами следовало хорошенько поработать, и Майков работал. Нет, а чего, в натуре?.. Пускай он начинал обыкновенным быком, но это же не означает, что он должен оставаться быком до седых волос! В приличном обществе и выглядеть следует прилично, как подобает. Ну а если подопрет однажды нужда, если снова придется разбираться с кем-то по понятиям, папа Май уж как-нибудь сумеет перетереть деловой базар, не ударив в грязь лицом.
Так-то, пацаны.
Нет, некоторые, конечно, могут по этому поводу улыбаться и делать пренебрежительное лицо: дескать, черного кобеля не отмоешь добела. Ну, так в этом же и фишка! Что, папа Май – дурак, что ли? Сам брюнет, знает, что черную шерсть мылом отмывать бесполезно. А вот перекисью – это да, это сколько угодно. Отбелить, перекрасить, и будет хоть блондин, хоть шатен, а хоть и вовсе рыжий. Или зеленый в красную полоску, это уж кому что нравится. Гадай потом, какая у него от природы была масть! Вроде на блондина смахивает, а в натуре, внутри, в генах – все равно черный. Черный как сажа, как ночь в угольном подвале. Черный. И тому, кто вздумает пренебрежительно улыбаться в его адрес, следует хорошенько подумать о своем поведении. Мало ли что он выглядит как болонка! Прыгнет разок, щелкнет челюстями, и каюк. Так и подохнешь с пренебрежительной ухмылкой на гладкой роже, козел. С ней, с этой твоей поганой ухмылочкой, тебя и закопают. Прикинь, оркестр играет, вдова слезами обливается, голосит, а ты лежишь в сосновом ящике и ухмыляешься как идиот! Хороша картинка? Ну, так вот и держи свои ухмылки при себе, здоровее будешь…
И потом, чего тут, в натуре, ухмыляться? Хороший дом, приличные друзья и светские манеры – это хорошо или плохо? То-то, хорошо! Если человек старается всего этого добиться, в том числе и манер, так это он, выходит, стремится изменить себя в лучшую сторону. Ну, ты, умник, ответь, это хорошо или плохо? Так чего ты тогда ухмыляешься, морда?
Работать иди, работать, чтобы и у тебя такой дом был! А ухмыляться вечером будешь, перед телевизором, родного президента слушаючи.
Из грязи в князи, говоришь? Ну, с этим не поспоришь.
Только ты сам рассуди, братан: все мы, если разобраться, произошли от самой первой амебы, а она, гнида скользкая, откуда взялась? Из грязи, брателло, из грязи! Так что происхождение у нас у всех одинаковое, от бомжа туберкулезного до королевы английской. Оно, конечно, королеве подфартило от правильных родителей на свет появиться, а бомжу – нет.
Но, с другой стороны, если бы королева стала запоем одеколон жрать или, скажем, пиво пополам с дихлофосом, ее бы тоже ненадолго хватило. Загнулась бы от цирроза, как и бомж. А если бы бомж бутылки сдал и вместо бормотухи купил бы себе шмотки приличные, паспорт с пропиской да на работу бы устроился, он бы тоже мог человеком стать. Не королем, ясное дело, и, уж конечно, не королевой, но вполне приличным лохом на твердом окладе. А потом, глядишь, бизнесом бы занялся – сначала мелким, потом покрупнее…
И пошло, и поехало! Оглянуться не успеешь, как он уже олигарх, и министры с депутатами ему с другой стороны улицы кланяются, а президент руку жмет и здоровьем интересуется. Плохо это? Тут все дело в том, чего человек хочет, к чему стремится, а не в том, из какой такой подворотни он на карачках выполз…
С головой погрузившись в эти размышления, Виктор Майков не заметил, как сзади к нему подошел Хобот. Носатый боец сегодня был одет, как подобает охраннику, несущему службу в приличном доме: в черный костюм и белую рубашку с галстуком. Слева под пиджаком у него выпирала кобура, в которой лежал обыкновенный газовый пугач, сработанный под «кольт» сорок пятого калибра. Папа Май был стреляный воробей и не позволял своей охране расхаживать по дому и двору с огнестрельным оружием. За забором – сколько угодно, а здесь, внутри, ни-ни. Не дай бог, менты нагрянут с какой-нибудь проверкой, а тут, блин, целый ходячий арсенал! Без своей проверенной «тэтэшки» Хобот чувствовал себя как-то неловко, словно был не вполне одет, но спорить с Майковым было бесполезно, особенно в тех случаях, когда он был прав.
– Папа, – позвал Хобот, но тут же спохватился и поправился:
– Виктор Андреевич!
Майков не спеша обернулся. Вислоносая физиономия Хобота выражала почтение, которого он на самом деле не испытывал.
– Ну? – спросил Майков. Со своими охранниками он позволял себе разговаривать на привычном и ему и им языке, тем более что они знали его как облупленного и корчить перед ними принца крови было бесполезно.
– Очкарик говорит, что все готово, – сказал Хобот. – Можно пускать воду.