Мертвая зыбь
Шрифт:
Йерлоф продолжал молчать, как партизан, потом все же снизошел и сказал:
— Эрнста Адольфссона летом осенило. Теория у него такая проклюнулась: Эрнст считал, что мой внук, он же твой сын Йенс, тогда в тумане ни к какому морю не спускался, а пошел в другую сторону, на пустошь. Эрнст считал, что там Йенс и встретился с убийцей.
— И кто это был?
— Возможно, Нильс Кант.
— Как Нильс Кант?
— Ну да, покойный Нильс Кант. Все знают, что он тогда уже десять лет как помер и лежал в могиле… Да ты сама его надгробие видела. Но прошел, понимаешь,
— Я знаю, — сказала Джулия, — Астрид об этом говорила. Но откуда взялись эти слухи?
Йерлоф вздохнул:
— Был в Стэнвике почтальон… Эрик Анлунд. Вышел он, понимаешь, на пенсию и начал интересные вещи рассказывать: мне, Эрнсту, да в общем-то всем в поселке, кто слушать хотел, насчет того, что Вера Кант получала открытки без обратного адреса.
— Ну и что?
— Когда все это началось, я не знаю, — продолжил Йерлоф, — но, как Анлунд рассказывал, открытки ей приходили из разных мест в Южной Америке в пятидесятых-шестидесятых годах. Каждый год — по несколько открыток, и всякий раз без обратного адреса.
— Они приходили от Нильса Канта? — спросила Джулия.
— Очень даже возможно. По крайней мере, это самое простое и естественное объяснение. — Йерлоф повернулся и посмотрел на пустошь. — Ну а потом все было, как все знают, да теперь и ты: Нильс прибыл домой в гробу и его похоронили в Марнессе.
— Да, я знаю.
Йерлоф посмотрел на дочь:
— Но штука-то в том, что открытки продолжали приходить и после похорон — из-за границы и, как и раньше, без обратного адреса.
Джулия глянула на отца:
— Это правда?
— Думаю, что да. Эрик Анлунд приносил открытки Вере, и он божился, что они продолжали приходить ей и после смерти Нильса.
— И из-за этого народ в Стэнвике верит, что Кант жив?
— Ну да, а чему удивляться? Люди любят посудачить в сумерках о том о сем. Но Эрнст-то треплом не был и на сплетни всегда плевал, а в это он верил.
— Ну а ты сам что думаешь?
Йерлоф помедлил.
— Я как апостол Фома: поверю, если будут доказательства, а я их пока не нашел.
— А для чего тебе понадобилось встречаться с Блумбергом? — спросила Джулия.
Йерлоф вновь помедлил с ответом, он боялся показаться выжившим из ума.
— Йон Хагман считает, что Роберт Блумберг, может быть, и есть Нильс Кант, — произнес он наконец.
Джулия посмотрела на него.
— Ну и ну, — сказала она потом. — Но, похоже, ты так не считаешь?
Йерлоф медленно покачал головой:
— Не очень сходится, хотя у Йона и были довольно веские аргументы. К примеру, Блумберг был моряком, как я, он вырос в Смоланде и еще подростком ушел в море помощником судового механика, много лет он пропадал неизвестно где… лет двадцать или тридцать. Может быть, даже больше. Потом в конце концов вернулся и переехал на Эланд, после женился, появился ребенок. Я думаю, что его сына мы там, в мастерской, и видели.
— Ну и что тут такого загадочного?
— Ну, в общем-то да, хотя есть тут кое-что примечательное: очень уж долго его не было. Йон где-то раскопал довольно интересные вещи про Блумберга: дескать, его за пьянку списали с судна где-то в Южной Америке, и вроде как там он окончательно опустился. Пил по-черному, а потом случайно встретил какого-то шведского капитана, и тот и привез его обратно.
— Ну и что? Разве один Блумберг переехал на Эланд? Таких много.
— Ну да, сюда их не одна сотня перебралась.
— И что, Йон во всех видит Нильса Канта?
— Нет, конечно. Я вот, например, считаю, что Блумберг совсем на Нильса не похож. Но иногда бывает так, что видишь то, что хочешь. Вот, например, моя мама, ну, твоя бабушка Сара, она как-то в молодости гнома встретила… Может, ты помнишь, она рассказывала про серого человечка?
— Да, я слышала. Но зачем тебе…
Йерлоф прервал ее и продолжил:
— Как она говорила, все это случилось весной, когда она развешивала белье на берегу. Если не ошибаюсь, Кальмарский пролив находится рядом с Грёнхёгеном — и вдруг она услышала у себя за спиной быстрые шаги, и из леса вприпрыжку появился он… Мужичок ростом не больше метра, весь в сером. Он ничего не сказал и пронесся прямо к проливу, мимо Сары, на нее даже и не глянул. А когда до воды добежал, то не остановился… Мама ему кричать стала, а он бежал дальше, прямо в воду, потом его волной накрыло, и он пропал и больше не появлялся, как будто никогда и не было.
Джулия только кивнула, она помнила эту мрачную историю. Может быть, даже самую необычную, которую когда-либо слышала от своих эландских родственников.
— Да, гном, который сам себя и убил, — сказала она, — такое, конечно, не каждый день увидишь.
— Ясное дело, что эта история не может быть правдой, — продолжал Йерлоф, — но я в нее верю. Потому что я знал маму, думаю, она видела что-то совершенно материальное или, может быть, какой-то феномен, которого она посчитала гномом. И в то же время я прекрасно понимаю, что никаких гномов и троллей нет.
— В наше время они, как бы сказать, не очень часто попадаются, — подбирала слова Джулия.
— Да, — медленно проговорил Йерлоф, — и Нильсы Канты тоже. О нем никто не говорит, его никто не видит, полиция давно сдала его дело в архив, он лежит на Марнесском кладбище под надгробием, — каждый может пойти и посмотреть. И вопреки всему этому куча народу на Северном Эланде действительно верит, что Нильс все еще жив. Во всяком случае, те, что постарше, частенько его вспоминают.
— А ты как считаешь? — опять спросила Джулия.
— Я считаю, что надо разобраться и навести порядок во всех странностях, связанных с Нильсом Кантом.
— А я больше всего хочу найти моего сына, — тихо сказала Джулия, — я сюда для этого и приехала.
— Да, я понимаю, — произнес Йерлоф, — но разные истории, они как разные жизни. Иной раз даже сходятся.
— Нильс Кант и Йенс?
Йерлоф кивнул:
— Я уже знаю тех, кто принимал в этом участие. И за это надо сказать спасибо Мартину Мальму.
— Как это так?
— Так он же мне сандалию Йенса послал. И попробуй догадаться, на чьем судне привезли в Швецию гроб с телом Нильса Канта.