Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Меня так мама научила. У них на работе одна женщина весила сто двадцать килограммов. И сослуживцы, как и мама, художники, полиграфисты, подняли над головой толстой тети ладони одна над другой, сначала левых рук, потом от правых, и чуточку так подержали. Потом все отошли, а подопытную тетю один художник взял на руки, как ребенка. Она смеялась. Детство вспомнила…
— При весе сто двадцать килограммов? — удивился Виктор.
— Они не взвесили ее. Но она прыгала легко и танцевала в коридоре. Мы тоже не взвесили нашу девочку. Не было весов.
— Зачем же слушать нам про йогов и негритянских шаманов, когда школьники бегут вперед науки? И никто об этом ничего не знает. Опыт можно всюду повторить! Беда, когда академиков заменят дети, и, а за физику борцы возьмутся.
— Но, папа милый, ты не прав. Давай-ка вспомни с дядей Шурой, как в тридцатых он к тебе примчался в Сталинск.
Глава вторая. Чудеса на сцене
Нет, не амур пронзил стрелой
Живое бьющееся сердце.
Борец со спицею простой
Своей не побоялся смерти.
Чтобы открыть науке путь,
Неведомый там прежде.
И хоть не лёгок будет пусть,
Ведёт он к солнечной Надежде. Александр Казанцев (Брату)
Вспомнил Александр как в тридцатых годах, бросив все, примчался в Сталинск. Приход Виктора с Светланой оживил в памяти, как это было.
— Мы с мамой чуть не умерли тогда от страха, — говорила она.
— Так расскажите, тетя Света, — попросила Ксюша,
Виктор усмехнулся. Вообще-то он любил сам рассказывать про свои дела, но уступил дочери.
— Мы жили в Сталинске, теперь Кузнецке. Там папа в филиале Металлургического института преподавал студентам физкультуру. И в команде борцов был у него директор клуба. А деда-Витя, Ксюшенька, сам боролся и завоевал немало призов…
— Классической борьбой нельзя не увлекаться, — убежденно заметил Виктор.
— Ну, знаешь, папа, ты многим увлекался, и одно такое увлечение дорого нам с мамой стоило. Меня до сих пор озноб берет, представив, как ты пришел проститься с нами…
— Проститься? Почему? Он уезжал? Без вас? — удивилась Ксюша.
— Я думал, что отправлюсь на тот свет, — загадочно ответил Виктор.
— Как так?.. — ужаснулась девочка.
— Пришел к нам окровавленный. Он проколол себе сам сердце.
— Чем проколол? Случайно? — продолжала ужасаться Ксюша.
— Не случайно, а нарочно. Обыкновенной заостренной вязальной спицей, — пояснила Света.
— Хотел покончить с собой? Из-за чего?
— Да, нет! Я проводил эксперимент, —
Ксюша слушала с выпученными глазами и только спросила:
— Зачем?
— Чтоб доказать, что это можно.
— Но в "Книгу рекордов Гиннеса" не записали, — подтрунил брат.
— А зачем мне там быть рядом с чемпионами обжорства или выпитого пива.
Александр знал, как Виктор начинал с безобидных опытов. Оттянув кожу на руке, осторожно вводил в складку кожи острие заточенной спицы, прежде продержав ее над огнем. Не задевая кровеносных сосудов, просовывал спицу, как он говорил, между клетками. И спица, проткнув насквозь двойной слой кожи, ложилась вдоль руки.
Но он не ограничился этим, решил проткнуть насквозь всю руку. Не только кожу, но и мышцы. Это ему удалось без единой капли крови. Тогда еще никто не слышал о бескровных и безскальпельных операциях филиппинских целителей.
Виктор самоотверженно шел на страх и риск своим путем. Он дерзко задумал проделать невероятный опыт — проткнуть сердце, как он делал это с рукой и со щекой. Это граничило с безумием, но он решил, что сердце всего лишь мышца кровяного насоса, неотличимая от бицепса, и проткнуть его возможно. И он добрался до него…
Запредельный опыт удался. Никто не хотел поверить. Но Виктор упорно повторил свой негласный эксперимент.
Но вот случилась неудача — и жена Валя с дочкой Светой едва не лишились чувств при виде торчащей из обнаженной груди Виктора спицы, подрагивающей от биения сердца. От спицы на живот ручейком стекала кровь…
— Ложная тревога, — усмехнулся Виктор. — Я сам тогда был виноват. Не сообразил, что это не кровь из сердца, она бы в груди осталась, а это от неудачно проткнутой меж ребер кожи. Нечего мне было с родными приходить прощаться.
После неудачи он все же упрямо продолжал свои опасные опыты. Валя устала протестовать и дала телеграмму в Москву Александру. Тот бросил инженерные дела, примчался в Сталинск.
И в воображении писателя он перенесся на десятки лет назад:
— Что случилось, Шурка? — удивился тогда Виктор при виде младшего брата, друга с детских лет.
— Не у меня, а у тебя случилось с неудачным прокалыванием сердца. Я приехал взять с тебя слово, что не будешь больше рисковать.
— Ты ж не потребуешь, чтоб я перестал бороться, если однажды сломал себе ногу при неудачном броске.
— Я не требую, я прошу. В борьбе достаточно того, что ты организуешь команды борцов, приносящих вам победы. Пусть они и борются. А себя ты обязан уберечь. Пойми, как будут Валя со Светой без тебя? Да и старикам нашим нужна твоя забота. Подумай, какой для них был бы удар, будь не напрасным твое прощанье! Запретить тебе уродовать себя никто не в силах. Отказаться от этого ты можешь только сам. Об этом и прошу тебя ради нас всех.