Мертвая
Шрифт:
– Тебя, - мурлыкнула.
Обычно, мужчины как-то смущались.И этот слегка покраснел.Но выдержал взгляд.
– Зачем?
– Не знаю… - я провела коготком по кровати.
– Может, просто так… а может… насиловать пришла?
– Только то?
И бровку этак приподнял, насмешливо.
– А мало?
– Это смотря как насиловать собираешься, с фантазией или без…
– А как надо?
Вообще-то я письмецо принесла, но оно обождет. Вон сколько лет пролежало, и еще полежит, никуда не
– С фантазией, разумеется… насилие без фантазии – это скучно. От трех до пяти…
– Чего?
Диттер наклонился.
– Лет каторги, – также шепотом произнес он.
– Это если я не при исполнении…
– А с фантазией?
С одеялом он расставаться не спешил.
– Это смотря какая фантазия… бывает годик-другой сверху накинут, а бывает, что и до костра нафантазировать можно.
Ага.Запомню.Просто на всякий случай.
– Скучный ты человек, - сказала я, протягивая письмецо. – К тебе с интересным предложением…
– Так все-таки предложением?
– С намеком, – я поерзала, устраиваясь поудобнее. А что,теплая, лежать приятно.
– Откровенным… а ты про костер. Нехорошо.
– Больше не буду.
Письмо он взял и отложил – о диво дивное – в сторонку.Вышел.Вернулся уже одетым, вернее, скорее одетым, чем раздетым. И главное, очередной уродливого вида костюм. Прямо так и хочется разодрать на клочки это бурое уныние… правда, сдерживаюсь, а то мало ли, сколько за костюм дадут.На каторгу за порчу чужого имущества я попасть не хочу.
– Извини, – сказал Диттер, присаживаясь рядом. И пуговичку крохотную на рукаве застегнул. – Я не хотел тебя обидеть.
– И не обидел.
Наверное.Разве что самую малость и… я взрослая, я умею справляться с обидами, и даже яду в кофий не плесну.
– Я чувствую, - он взялся за вторую пуговицу. Кто додумался до мужских рубашек с пуговицами на рукавах? Вот этого человека на костер отправить надо. Как же тихое благородство строгих запонок?Диттеру бы пошли.
– Это ничего не значит.
– Возможно. Или нет, – пуговица ускользала. И я вздохнула:
– Давай помогу… в знак прощения. А что до остального,то успокойся. Я прекрасно понимаю, что не совсем жива и… это многое меняет.
Молчит, паразит.А ведь предлог такой удобный… и ведь действительно, я мертва. Слегка прохладна. И пусть похожа на живых, но сути это не меняет. И что теперь? Ограничить круг земных удовольствий клубникой со взбитыми сливками? Или искать извращенца… только где их ищут? Еще вариант купить любовника из молодых да голодных, готовых на многое за относительно небольшую сумму. Только… как-то все это…
Мерзко?Отвратительно?Вполне в духе моего проклятого рода, но это же не значит, что я должна… ничего не значит. Пуговицу вот застегну,
– Не так уж и многое, - Диттер осторожно провел пальцами по моей щеке.
– Ты более живая, чем многие и…
Тогда в чем, мать его, дело?В той несчастной безголовой ведьме, которая самоубилась, закрепив проклятье крови? Нет, я понимала, что он к ней неравнодушен был, но, простите, в любовь на века не слишком верю. И… не мое дело. Я – Вирхдаммтервег, а мы гордые люди.Дважды в чужую постель не полезем.Пусть и теплую.
– Я не смогу просто так, чтобы легко и без обязательств. Понимаешь?
Понимаю.Я мужчин подобного типа в прошлой жизни, которая настоящая жизнь была,избегала всеми силами. Уж больно занудны они в своем постоянстве, и смешны, как мне казалось. Теперь… нет,те по-прежнему занудны. И все так же смешны в стремлении соответствовать идеалам общественного мнения, а этот… этот другой.Мой.Личный. Даже если он пока не согласен.
– Это первое. А второе, – он вздохнул и отстранился. – Ты уверена, что это не эликсир твоей сестры?
Что?Какой к богам всем… или… а если и вправду? Я ведь раньше выбрала бы Вильгельма, яркого и слегка ядовитого, так с какой это радости…или плевать?
– Плевать, – я решила вслух.
…мы, Вирхдаммтервег, конечно, гордые, но ещё и настойчивые. И кажется, Диттер что-то такое понял, если отстранился и встал. За письмецо взялся…Ничего.Я подожду. И пока дочитает. И вообще… правда, не слишком долго. Времени у нас не особо осталось. Если, конечно…мысль была в достаточной степени безумна, чтобы хорошенько ее обдумать.
Завтрак проходил весело.Я пила кофе.Диттер жевал черный хлеб, который щедро намазал маслом и возложил поверх розовую пластинку ветчины. Оглядевшись, он увидел соусницу и подвинул к себе. Плюхнул ложку острого томатного соуса, накрыл ещё одной пластинкой ветчины…остывала овсянка.А Вильгельм бегал вокруг стола.Как бегал. Очень быстро ходил, нелепо подпрыгивая на каждом третьем шаге,и полы полосатого халата развевались, позволяя разглядеть и серые подштанники,и серую же форменную рубашку, которая пропиталась потом и прилипла к тощему телу инквизитора.
– Это… это уму непостижимо! – воскликнул он, пнув стул.
Стул был тяжелым,из дуба сделанным, а потому к пинку отнесся преравнодушно. И Вильгельма это, кажется, разозлило пуще прежнего. Во всяком случае шаги он ускорил, а описав очередной круг по столовой, - даже Монк отложил надкушенную булочку, наблюдая за метаниями старшего дознавателя, – остановился у стены. С гербом.Плюнул под ноги.
– Невероятно… чтобы здесь… сейчас… с попустительства короны и такое…
– Я бы сказала, что не с попустительства, - заметила я.